Берлинский дневник (1940-1945)

Сойдя в какой-то деревне, я с полчаса шла полями. Лагерь Джима окружен колючей проволокой. У главного входа я вновь предъявила свой документ. Все прошло гладко. К сожалению, комендант лагеря, по-видимому, скучал и почти час болтал со мной, прежде чем вызвать Джима, а я ничего не могла делать, боясь его обидеть. Но он, по-видимому, неплохой человек, и Джим подтвердил, что он всегда относится к нему прилично. Фактически он военный врач, а лагерь - что-то вроде полевого госпиталя, где пленные всех национальностей содержатся временно, в ожидании перевода в постоянные лагеря.

Пока его денщик готовил для нас пикник, мы с Джимом сидели в кабинете коменданта, который тот любезно предоставил нам на время моего визита. Потом мы вышли из лагеря и пешком отправились к месту нашего пикника. Мимо проезжали машины с немецкими военными, но никто не обращал внимания на женщину, гуляющую по лесу с французским офицером в форме. Это показалось нам в высшей степени курьезным.

Джим с головой ушел в работу, он выполняет обязанности переводчика с английского, русского, немецкого, французского, польского и сербского. Чувство, что он здесь нужен, не дает ему особенно думать о побеге. Всю жизнь у него некрасиво торчали уши, а теперь он решил воспользоваться вынужденным досугом, чтобы подвергнуться операции и выправить их. Выглядит он хорошо, и у него прекрасное настроение. У них есть потайной радиоприемник, так что они хорошо информированы. Оказывается, каждую ночь в бараках вслух читаются военные сводки союзников.

Наш пикник состоял из тушенки, сардин, горошка, масла и кофе - всего этого мы, "штатские", не видели уже очень давно. Я принесла с собой жареного цыпленка и шампанское от Татьяны, а Джим подарил мне чай и пластинку с записью симфонии Чайковского "Манфред". На остановке автобуса он меня на прощанье поцеловал, что вызвало у одного пассажира вопрос: не невеста ли я французского офицера?

Провела еще одну ночь у Татьяны в клинике. Она поправляется, но каждый раз, когда я говорю ей что-нибудь ободряющее, она плачет от боли. Говорят, что ночью я так кричала, что сиделке пришлось дать мне успокоительное. Она говорит, что это все берлинские воздушные налеты...

Берлин. Вторник, 17 августа.

На обратном пути в Берлин и Потсдам поезд был так переполнен, что я всю дорогу стояла.

Среда, 18 августа.

Сегодня вечером у Бисмарков я долго разговаривала с Хайнрихом Сайн-Витгенштейном, которого отозвали из России, чтобы оборонять Берлин. На его счету уже шестьдесят три сбитых вражеских бомбардировщика; по своим боевым успехам он второй в Германии ночной летчик-истребитель. Но из-за того, что он князь и не разделяет их идеологии (он потомок знаменитого русского фельдмаршала Витгенштейна эпохи наполеоновских войн), власти не дают ему ходу и его подвиги замалчиваются. Я давно не встречала такого симпатичного и чуткого человека. Мы познакомились два года назад, и он стал одним из моих самых близких друзей. Он вырос в Швейцарии и совсем не знал Германии; я всюду брала его с собой, и все мои г друзья были от него в восторге.

Пятница, 20 августа.

Ужасно жарко, поэтому после работы мы поехали в гольф-клуб, где Лоремари Шенбург, Хайнрих Витгенштейн и я сидели на площадке и строили планы на будущее. Мы обсуждали, что мы станем делать, когда все рухнет и "власти" начнут расправляться с "несочувствующими" - например, залезем к Хайнриху в самолет и полетим куда-нибудь в Колумбию. Вопрос о том, хватит ли у нас горючего для перелета через Атлантику, остался нерешенным. У Лоремари в Боготе есть двоюродный брат, за которого она подумывает когда-нибудь выйти замуж. Так что она убила бы одним выстрелом двух зайцев.

Понедельник, 23 августа.

Лоремари Шенбург не пошла на работу под видом того, что перегрелась на солнце, а поскольку и я чувствовала себя неважно, мы решили отправиться на велосипедах в Вердер попытаться купить фруктов. Взяли с собой рюкзак. Когда мы приехали, к нам присоединился какой-то тип с корзиной; он сказал, что тоже хочет купить фруктов. В конце концов мы достучались до одного фермера, который согласился продать нам пятнадцать фунтов яблок. Пока я сокрушалась, что пятьдесят пфеннигов за фунт - это дороговато, наш спутник помогал мне укрепить рюкзак на велосипеде. К нашему изумлению, когда мы вышли из фруктового сада и пробирались через посадки помидоров, он предъявил документ, удостоверяющий, что он служит в бюро по контролю над ценами, и объявил, что нас надули, что он сообщит об этом куда следует и что нам придется свидетельствовать против фермера в суде. После этого он велел нам назваться. Мы отказались, говоря, что беднягу надо оставить в покое. Он настаивал. Я опять отказалась, а Лоремари, не моргнув глазом, назвала фамилию Ханса Флотова, а заодно и его адрес. Я не удержалась от улыбки, и тип насторожился, но у нас при себе не было удостоверений личности, и он ничего не мог проверить. Тогда он предложил нам работать у полицейских подсадными утками: они будут привозить нас на машине на разные фермы, а потом... Тут мы сказали ему, что мы о нем думаем.