Берлинский дневник (1940-1945)

Простившись с ним, я поехала в Потсдам за кое-какими своими вещами, остававшимися в Регирунге; я поговорила с обеими горничными. Они сказали, что на Мелани Бисмарк кто-то в их поместье в Померании донес, что она красит ногти и завтракает в постели, что осложнило ее положение, так как сделало ее к тому же «асоциальной». Она очень слаба, и когда вчера в больнице она в первый раз встала с постели, то потеряла сознание, упала лицом вниз и сломала челюсть. Просто сердце разрывается. Ее брат Жан-Жорж Хойос получил разрешение увидеться с ней. Она все время спрашивала его: «Il est mort?».[205] Позже я съездила на велосипеде на огороды и обменяла немного кофе на две дыни, которые мы попытаемся доставить в тюрьму.

По возвращении в Берлин я застала Лоремари у Герсдор-фов. Она рассказала, что, когда сегодня охранник принес ей грязное белье Готфрида для стирки, она шепотом спросила его, там ли еще «г-н фон Тротт». Он ответил: «Ja, ja, er ist noch da»,[206] и сказал, что она может написать ему записку; а завтра он принесет ответ. Она написала: «Нужно ли что-нибудь принести? С любовью, Мисси и Лоремари». Она спросила охранника, очень ли голодает Адам; он сказал, что нет, граф Бисмарк делится с ним своими передачами. Если бы только мы могли быть уверены, что этот человек не лжет!.[207]

От графа Шуленбурга по-прежнему никаких вестей. Теперь мы знаем, что все камеры с номерами 100 и больше заняты теми, у кого еще есть шанс выжить; а с номерами 99 и меньше — уже приговоренными. У Готфрида камера номер 184, у Адама — 97. Ходят слухи, что они закованы в кандалы.

Алексу Верту удалось увезти в безопасное место детей Адама, сейчас они за городом, но его жена Кларита все еще в тюрьме. Детей Штауфенберга держат в приюте под чужой фамилией, но где именно — стало известно, и со временем их можно будет разыскать.

Одних детей заговорщиков насчитывалось около пятидесяти, среди них были и грудные. Первоначальный план нацистов состоял в том, чтобы перебить родителей и старших братьев и сестер, а остальных разбросать под новыми фамилиями по школам и семьям СС, чтобы воспитать их в нацистском духе. Почему-то от этого плана отказались, и в октябре 1944 г. некоторых детей отпустили домой, а остальных запрятали в обычные школы-интернаты. Но даже по окончании войны потребовалось некоторое время, чтобы все семьи воссоединились.

Говорят, что племянница Готфрида, Филиппа фон Бредов, тоже предстанет перед «Народным судом»; им удалось заставить ее говорить, и она заявила, что знала заранее от молодого Хафтена дату планируемого покушения на жизнь Гитлера.

Долгий разговор с Отто и Анн-Мари Бисмарк, которые оба здесь; они пытаются пробиться к кому-то на самом верху. Лоремари Шенбург считает, что некоторых тюремщиков можно подкупить, если только им самим помогут бежать. Она надеется, что ради этой цели Бисмарки согласятся расстаться со своими жемчугами. У нас самих особых ценностей нет. Кажется, у каждого заключенного шесть тюремщиков. Даже если нам удастся их подкупить, то это будет означать, что придется тайно вывозить за границу троих заключенных и восемнадцать тюремщиков. Представляю, какое выражение лица будет у Перси Фрея! На что Анн-Мари саркастически замечает: «Отчего бы не устроить им прощальный коктейль на аэровокзале Темпельхоф?» Мы обсуждали все это в отеле «Адлон» в одной из спален.

Приехал из-за города Готфрид Крамм. Я ему не рада. Придется теперь беспокоиться еще и из-за него. Последний раз мы с ним виделись 20 июля. Он тоже был другом Адама Тротта, так что мы по крайней мере можем говорить о нем свободно. Теперь он сказал: «Я не желаю слышать о том, что с ними происходит. Я только хочу знать, выкарабкается ли кто-нибудь из них, кто еще на свободе и когда они собираются возобновить попытку. Если собираются, то могут рассчитывать и на меня!» В то же время он в ужасе от того, что бомбой Штауфенберга убило одного из заговорщиков, некоего полковника Брандта, который до войны был известным чемпионом по конному спорту. Он присутствовал на роковом совещании у Гитлера и был убит наповал. Сначала его похоронили с почестями, как одну из жертв «трусливого предательства», но затем, когда его имя обнаружилось в каком-то списке, тело вырыли, сожгли и пепел развеяли по ветру..[208]

Готфрид Крамм хочет, чтобы я устроила ему встречу с Алексом Вертом. На работе нельзя, а другого места нет, разве что у Марии Герсдорф, если она не будет против. Но она очень боится за своего мужа, который был тесно связан с казненным генералом фон Хазе.

Воскресенье, 27 августа.

Большую часть дня мы прибирали квартиру. Потом Перси Фрей отвез нас к Are Фюрстенберг, где мы сидели и загорали в саду.

Из письма Мисси из Берлина 28 августа 1944 года, написанного матери в замок Кенигсварт: