Берлинский дневник (Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента)

Я думаю, что Персиваль У., отошедший от дел американский бизнесмен немецкого происхождения и проживший в этой стране большую часть жизни, понимает что-то такое, что все время пытался уловить я. Мы никогда прежде не встречались, но сегодня утром он неожиданно зашел ко мне поговорить о том о сем. Мы говорили о немецком понимании этики, чести, правил поведения. Вот что он сказал: "Для немцев правильно, этично, благородно то, что согласуется с традиционными немецкими понятиями о том, что должен делать немец, или то, что служит интересам германизма или Германии. Но у немцев отсутствует абстрактное понятие этики, или чести, или правильного поведения". Он замечательно это проиллюстрировал. Один его немецкий приятель сказал ему: "Разве не ужасно то, что финны борются с Россией? Это совершенно неправильно". Когда мистер У. возразил, что финны, в конце концов, делают только то, чего вы бы ожидали от всех честных немцев, попади они в такую же переделку, а именно - если бы им пришлось защищать свою свободу и независимость, столкнувшись с необоснованной агрессией, его приятель резко ответил: "Но ведь Россия - друг Германии".

Другими словами, для немца защищать свободу и независимость своей страны - это справедливо. Для финна делать то же самое - неправильно, потому что это вредит германским отношениям с Россией. Абстрактное понимание справедливости в германском менталитете отсутствует.

Возможно, этим объясняется полнейшее отсутствие у немцев понимания или сочувствия к бедственному положению поляков или чехов. То, что немцы делают с этими людьми, - убивают, например, - это справедливо, потому что делают это немцы, а жертвы, с точки зрения немцев, - низшая раса, которая должна считать правильным все, что немцы пожелают с ними делать. Как говорит д-р Лей: "Справедливо то, что делает фюрер". Все это подтверждает мнение, которое сложилось у меня давно: немецкое понятие чести, о котором немцы не перестают твердить, - нонсенс.

Мистер У. рассказывает, что находился в Германии почти до нашего вступления в войну в 1917 году, и до самой зимы 1916-1917 года гражданское население вообще не испытывало никаких лишений. Такие пайки и нехватка продуктов, как сейчас, появились у немцев только на третий год прошлой мировой войны. Он уверен, что дальше так продолжаться не может - чтобы на фронте все было спокойно, а трудности ограничивались холодом. "Что сейчас Германии необходимо, так это много стремительных побед".

Вчера забежал Джо Харш. Рассказывал, что у него в квартире настолько холодно, что, печатая свое сообщение, он вынужден был все время держать на плите кастрюлю с горячей водой и каждые пять минут греть в ней руки, чтобы пальцы могли ударять по клавишам пишущей машинки. Бургомистр сегодня предупредил население, что пользоваться газом для согревания комнат или воды нельзя. Пользоваться горячей водой, даже если у вас есть уголь, можно теперь только по субботам. Поэтому я опять начал отращивать бороду.

Берлин, 25 января (полночь)

Обедал в одиночестве у Хабеля. Полбутылки красного бордо 1923 года, но, несмотря на заверения официанта, оно оказалось не больно-то хорошим для такой выдержки. Для ординарных вин сейчас самый хороший 1934 год. Я уже собирался уходить, когда за мой столик уселся какой-то седовласый болван. Так как у него не было карточки на жиры для мясного блюда, которое он заказал, я предложил ему одну свою. Мы разговорились.

Он спросил: "Кто выиграет войну?"

"Не знаю", - ответил я.

"Почему? Само собой разумеется, Германия", - рассмеялся он. Он утверждал, что в 1914 году против Германии был весь мир, а теперь только Великобритания и Франция, а Россия - дружественная страна.

"Каждая сторона думает, что победит она, - сказал я. - Во всех войнах".

Он взглянул на меня своими старческими глазками с явным сожалением. "Германия победит, - произнес он. - Это точно. Так сказал фюрер".

Продолжая беседовать, я почувствовал, что мои замечания его раздражают. Он становился агрессивным и раздраженным. Заявил, что это Британия и Франция начали войну.

"Но вы напали на Польшу, и кое-кто полагает, что с этого началась война", - вставил я. Он аж подскочил от удивления.

"Прошу прощения", - прохрипел он и потом минут десять пересказывал мне вранье о причинах войны, названных Гитлером. (Значит, немецкий народ действительно верит Гитлеру, размышлял я.) "Документы, опубликованные нашим министерством иностранных дел, - продолжал он, - не оставляют и тени сомнения в том, что войну начали Британия и Франция, и они действительно готовили ее больше года".

"Они для меня не убедительны", - сказал я.

Он чуть не задохнулся от этих слов и, придя в себя, продолжил: "Говорю вам, что документами доказано..."

Я заметил, что мои кислые замечания привлекают внимание остальной части зала, а два типа с вытянутыми физиономиями и партийными значками, сидящие за соседним столиком, похоже, не прочь были героически вмешаться. Поэтому я встал и ушел, пожелав старому джентльмену спокойной ночи.