Берлинский транзит

Структура мафии неплохо известна по многочисленным фильмам и книгам. На самой вершине любого клана или группы стоит так называемый крестный отец — это в Америке, где католикам-итальянцам нравились подобные названия. У каждого главы семейства есть свой «советник», свои «лейтенанты», свои адвокаты и свои «стрелки». Разумеется, у всех звучные итальянские имена, что придавало самой мафии некоторую опереточность и иронию, столь не подходящую для их серьезного дела. У еврейской или польской мафии не было такого антуража, но суть дела не менялась. У российской мафии, представленной в большинстве своем славянскими и кавказскими группировками, во главе каждой преступной группы стоял «вор в законе», авторитет которого был незыблем в глазах всех членов не только его группы, но и остальных групп.

Без малявы, или официально присланного разрешения, подписанного авторитетными «ворами в законе», нельзя было убивать другого «вора». Ему следовало подчиняться в любой колонии, в любой пересыльной тюрьме, в любом изоляторе. Его слово было законом для всех. Но группировки часто враждовали, особенно в «лихие девяностые», когда война криминальных группа, да и вообще всех против всех достигла своего апогея. Оставшиеся в живых поняли, что любой худой мир лучше доброй ссоры. Сферы влияния поделили, «стрелков» отозвали и начали заниматься своим «бизнесом». Каждый курировал свою сферу. У кого-то были наркотики, у кого-то угоны автомобилей, у кого-то квартирные кражи, у кого-то проституция — легальная и нелегальная, у кого-то игорный бизнес.

У любого авторитетного «вора» был свой заместитель, которому он доверял больше остальных. Часто заместителя тоже «короновали», и это всегда вызывало ревность. С одной стороны, самого шефа, которому не нравилось иметь рядом равного по статусу заместителя. А с другой стороны, амбициозного заместителя, которому не нравилось ходить под старым боссом. Отсюда тоже возникали конфликты.

Были «смотрящие» за областью или районом, за той или иной компанией, за совместным бизнесом и даже за самими «стрелка€ми». Структуры группировок бывали различными. У некоторых групп были свои «звеньевые» и свои «пятерки», которые не знали друг о друге, что позволяло уберечь всю группу от полного провала. Как бы там ни было, структура таких групп почти не менялось. Но в самой криминальной среде, еще в прежние времена, когда советский строй казался незыблемым и вечным, появились две категории людей, не относившихся к бандам.

Первые были «казначеями» преступного сообщества. Их выбирали из людей известных, богатых, обеспеченных. Это могли быть известные деятели культуры — музыканты, певцы, художники, скульпторы, которым мафия доверяла свои огромные деньги. Почему-то среди «казначеев» никогда не было писателей и журналистов — очевидно, бандиты не очень-то доверяли пишущей братии, хотя издателям деньги давали охотно и часто, и практически весь издательский бизнес девяностых годов был связан с этими шальными деньгами.

Была и другая группа людей. Их выбирали из самых честных, самых порядочных и самых принципиальных. Встречались среди них и такие люди, которые были обижены на советскую власть или конкретных чиновников. Этих людей называли «судьями». Это были самые уважаемые люди в преступной среде. Убийство «судьи» считалось неслыханным злодейством и приравнивалось к несанкционированному убийству «вора в законе». Отмашку на убийство «судьи» не мог дать ни один «вор в законе». Зато трое «судей» могли вынести приговор любому, самому авторитетному «вору». Их решения считались окончательными и не подлежали никакому пересмотру. Все хозяйственные и иные споры решались этими людьми, которые руководствовались собственной совестью и своими понятиями о справедливости.

«Судьи» были настолько неподкупными людьми, что не только они сами, но даже члены их семей не имели права заниматься бизнесом. Обычно двери в квартиры таких людей были всегда открыты. Ни один «вор» не посмел бы вынести оттуда даже чистый листок бумаги. «Судьей» мог стать человек с большим жизненным опытом, которому, безусловно, доверяли все руководители преступных кланов. В свою очередь, обязанностью «воров» было полное содержание подобных «судей». Именно поэтому их безупречная честность и неподкупность были гарантией справедливости всех выносимых ими решений. Преступники верили таким «решениям» гораздо больше, чем всем решениям верховных и конституционных судов. Именно такому «судье» и собирался позвонить Дронго, узнав его номер телефона у Вейдеманиса.

Он набрал номер и долго ждал, пока ему ответят. Затем снова набрал номер и, дождавшись девятого звонка, отключился. Еще дважды он набирал номер телефона и после первых звонков давал отбой. Получилось девять-один-один. Это был условный код о помощи. Когда он позвонил еще раз, телефон наконец ответил.

— Слушаю вас, — в трубке раздался добродушный голос человека, которому было уже за семьдесят. Это и был «судья» Раздольский.

— Евгений Мартынович, добрый вечер, — начал Дронго.

— Здравствуйте, кто со мной говорит?

— Меня обычно называют Дронго.