Берлинское кольцо

Получив вызов, Ольшер уловил какую-то угрозу в тоне, в словах, начертанных на листке бумаги, и надеялся встретить дерзкого, смелого человека. А перед ним — проситель. На что еще, кроме просьбы, способен этот поверженный в прах туркестанец.

Заложив ногу за ногу, откинувшись на спинку грубого, обтертого неведомо кем, стула, Ольшер смотрел с досадой на стоящего у порога Исламбека к ждал. Ждал мольбы, унижения, лести. И от сознания того, что он ошибся, что напрасно ехал в этот холодный, вонючий лагерь и вынужден выслушивать стон несчастного, все внутри у Ольшера сжалось в каком-то тупом отвращении и к окружающему и к самому себе. Он увидел отчетливо, почти зримо свое собственное унижение.

— Ну, говорите, только короче, — бросил он Саиду.

Саид все еще стоял у порога, ждал приглашения сесть или хотя бы разрешения приблизиться. Услышав «ну!», он понял, что гауптштурмфюрер не собирается говорить «на равных», и шагнул сам к столу.

Ольшер боялся смертельно белых глаз, устремленных на него с мольбой. Крика исступленного боялся. Поэтому, заглушив заранее в себе все способное почувствовать человеческое и откликнуться на него, отвернулся к окну и стал с безразличием смотреть на тележки и цистерну, выпятившую огромное белое брюхо перед самыми решетками. Он не услышал крика — не прозвучал исступленный крик. Прозвучали шаги. Довольно твердые. Заскрипел деревянный стул, такой же, как у Ольшера, — на него сел человек. Заключенный.

— Я должен сделать заявление, представляющее интерес для Главного управления СС…

Не просит, — удивился и даже чуточку обрадовался Ольшер, — значит, что-то в ном есть. Но что?

— Вы повторяетесь, милый мой, а у меня нет ни времени, ни желания выслушивать уже известное.

Да, вступление Исламбека было уже приведено в записке. Но он повторил не для того, чтобы напомнить Ольшеру о ней, а для того, чтобы подчеркнуть важность предстоящего разговора. Теперь можно было приблизить к тайне и самого гауптштурмфюрера.

— …интерес для начальника «Тюркостштелле».

Ольшер почувствовал, как сердца коснулся холодок. Коснулся и остался там, порождая тревогу. Он уже не мог смотреть на повозки и катки за окном, а белое брюхо цистерны его просто раздражало. И отвернуться не мог — пришлось бы встретиться взглядом с заключенным, увидеть прежде, чем пала необходимость, наглые, хищные глаза шантажиста. Так представлял себе сейчас Исламбека гауптштурмфюрер. Поэтому лучше остаться за окном, в хозяйственном дворе, и созерцать эту идиотскую белую цистерну.

— Так что же? — не торопясь, словно его вовсе не трогал намек заключенного, а лишь вынуждала необходимость, спросил Ольшер.

— Я имею в виду события на Берлинер ринге, — выдал еще кусочек тайны Исламбек. Кусочек этот должен был тронуть начальника «Тюркостштелле». Больно тронуть.

Не тронул. Ольшер продолжал строить равнодушие.

— Какое событие?

— Вы знаете о нем больше, чем я…

— В таком случае, наш разговор излишен.

Он даже поднялся, этот невозмутимый Ольшер, во всяком случае, сделал попытку оторваться от своего грязного, затертого стула. Надо было остановить Ольшера.

— Исламбек убит!

Это остановило гауптштурмфюрера. Он вернулся в прежнее состояние. И равнодушие тоже вернулось, а может быть, оно и не покидало его.

— Зачем напоминать о вещах, известных всем!

Конечно, все это известно Ольшеру, но почему оно известно заключенному Заксенхаузена. Не задумался над этим господин гауптман?

— Убит ваш Исламбек, — подчеркнул Саид свою осведомленность и одновременно отметил причастность начальника «Восточного отдела» к истории на Берлинском кольце, — Исламбек, которого вы создали по моему подобию.

Всего сказанного, видимо, было мало для нанесения удара Ольшеру. Он нашел в себе силы даже усмехнуться:

— Мы не лишены изобретательности, господин Исламбек.

Мы — значит фюреры СС, немцы. Что ж, отказать в этом Ольшеру и его собратьям нельзя, хотя изобретение двойника явление не такое уж оригинальное.

— Предположим, — отодвинул от себя похвалу гауптштурмфюрера Саид. — Так вот, Исламбек ваш убит, но не это главное…

— Что же?

Равнодушие Ольшера держалось на пределе. Он напрягал силы, чтобы не обронить родившуюся тревогу. И хотя она была скрыта напускным безразличием и взгляд его по-прежнему цеплялся за окно, ничего не видящий и не воспринимающий, кроме темных пересечений решетки, Саид уже знал о тревоге начальника «Тюркостштелле», каким-то особым чувством улавливал его состояние.

— Он ограблен!

— Тс-с…

Обронил неожиданно и приметно свой испуг Ольшер. Повернулся к Исламбеку, опаленный волнением. Бледный до невероятности.