Берлинское кольцо

— Впрочем, это неправда, — поправилась Найгоф. — Я не жалею прошлого. Оно не снится мне… Должна признаться, что не любила приезжать на Шонгаузераллей и меня не умилял вид матушки, сидевшей за библией или поливавшей на балконе цветы, и, тем более, отца, прижимавшего к больному желудку грелку. Нет… Это была обязанность дочери по отношению к своим родителям, тяжелая и неприятная обязанность… Муж чаще бывал на Шонгаузераллей и даже делал старикам подарки. Это он устроил отца учителем немецкого языка в Туркестанский комитет… Не помню, была ли я благодарна ему, наверное, нет. Не смотрите на меня так строго, господин полковник! Человек не виновен в том, что уходит от прошлого… Так устроен мир…

Полковник выслушал ее и спросил совсем о другом, о том, что занимало его последние дни:

— Когда?

Она повторила уже известное, заученное. Скучно повторила.

На десятый день полковник показал ей заключение экспертизы по поводу срока нахождения «клада» в земле. Анализы установили, что повреждения пластмассовой коробки, имитирующие длительность пребывания ее в грунте, осуществлены с помощью раствора кислот, остатки которого найдены на поверхности ларца и клеенки, а также в тонком окружающем слое земли. Слой этот не соответствует структуре почвы «второго километра» и внесен искусственно вместе с коробкой. Срок нахождения «клада» в грунте, судя по уплотнению верхнего слоя не более 6—8 месяцев.

— Когда же? — повторил полковник, принимая из рук Найгоф прочитанное ею заключение.

Она пожала плечами и как-то устало вздохнула.

— Не знаю.

Полковник терял терпение, и с губ его готова была сорваться грубость, но вдруг понял, что это не подействует. Сейчас не подействует — к баронессе пришла апатия, отстраняющая все от себя или пропускающая без отклика любое насилие.

— Может быть, что-то знаете?

Она закурила, пытаясь, видно, возбудить себя. Долго тянула пьянящий аромат табака. Курила и смотрела на пепел, на пальцы, совсем уже потерявшие следы многолетних забот.

— Мне не говорили, — призналась она, не поднимая глаз. Впервые призналась за долгие десять дней. — Да я все равно ничего не поняла бы в этой химии. Назвали только квадрат. И еще показали фото участка…

— С крестиком на условленном месте? — заторопился уточнить полковник.

— Нет… Они не так глупы, чтобы фиксировать мое внимание на конкретном сантиметре. Осведомленность невольно толкала бы меня к этому месту и заставила раскрыть себя, во всяком случае, в чем-то проявилась бы…

— Остроумно.

— Но ваша экспертиза разрушила оригинальный замысел…

— И не только экспертиза, — заметил полковник. — Я с самого начала не верил в этот «клад».

— Можно не верить, можно подозревать и даже носиться с этим подозрением всю жизнь, но только доказательства приносят убежденность…

— Кто зарыл шкатулку? — отбросив теоретические рассуждения арестованной, вернулся к главному полковник.

— На этот вопрос я не могу ответить. Мне не показывали человека, осуществлявшего закладку «фундамента» и даже не называли фамилии. Зачем давать мне в руки конец нити, согласитесь со мной, господин полковник. К тому же клад играл роль громоотвода и к нему надо было прибегнуть лишь в критический момент.

— И такой критический момент наступил?

— Да, если я оказалась в вашем кабинете…

— Значит, клад пускался в ход в случае ареста?

— Вернее, в случае возникновения опасности. Мне не пришло в голову, что за мной следят, иначе я бы сразу нашла полянку с четырьмя соснами… Сама нашла.

Найгоф прервалась и посмотрела пытливо на полковника. С какой-то требовательностью посмотрела, словно подозревала о существовании тайны, которую он скрывал от нее все это время.

— Скажите, господин полковник, вы уже искали что-то на втором километре… Вы знали о «кладе»?

Он улыбнулся, как улыбаются подкузьмившие соперника хитрецы. И глаза его, выцветшие, усталые глаза, вдруг заискрились лукавством.

— Не знали!

— Не знали?! — ужаснулась Найгоф.

— Да, но когда увидели в лесу Рут Хенкель, тогда вы для нас были еще Рут Хенкель, — то подумали о каком-то «кладе». Проще говоря, догадались, что гостья из Западного сектора зря не появится в таком глухом месте и не станет без цели прогуливаться по лесным полянкам. К тому же мы знали вас, фрау Найгоф, знали ваше прошлое, ваш характер, ваши склонности, а это многое значит…

— Я навела вас на второй километр, — с досадой произнесла Найгоф. — Боже мой! Только я…

— Только вы… И разрешите от своего имени принести вам благодарность, Рут Хенкель!

— И вы способны еще шутить!

— Пока — нет. Но не огорчайтесь, фрау Найгоф. Мы знаем, что с нами борются и борются постоянно, и не вы, так другой мог, вернее, должен был явиться на второй километр. Ведь вам нужен «клад»?

— Мне?!

— Не буквально. Кому именно, вы лучше меня знаете. Так что же вас интересовало, фрау Найгоф? Нет, нет, отбросим шкатулку, я не ее имею в виду! Что?

— Вы вернулись к вопросу, господин полковник, который задали первым десять дней назад. Помните?

— Помню… И надеюсь, он будет последним.

Найгоф испуганно отшатнулась, словно услышала что-то страшное.

— Почему последним! Почему?..

14