Берлиоз

— Хватит, хватит! Я знаю: вас не переговоришь. Прощайте и воспользуйтесь этим уроком для будущего года. А пока что заходите ко мне, поговорим. И я сражусь с вами, но как французский рыцарь. Кстати, — спросил он, прощаясь с Гектором, — что вы теперь собираетесь делать? Так или иначе, а жить надо.

— Провалившийся кандидат, которого, стало быть, сочли неспособным, будет обучать других.

И действительно, ему пришлось немедленно начать давать уроки игры на гитаре молодым девицам из Ортопедического института Добре (он писал д'Обре, чтобы выглядеть более респектабельным).

Величие и ничтожество! Автор уже почти знаменитого шедевра — и «музыкальный наставник» в пансионе.

Ничто не могло выбить Гектора из колеи. Когда он впервые оспаривал Римскую премию, разве не был он простым хористом, или, как говорили, «горлодером»?

«Чтобы добиться цели, — повторял он про себя, — главное — не сдаваться, держаться вопреки всему».

VII

После нового пребывания в Коте в сентябре и октябре он возвратился в Париж, исполненный твердой решимости взять реванш за свое четвертое поражение в тяжелом конкурсе на Большую Римскую премию, Он горит как в лихорадке.

«Мое сердце, — писал он Феррану, — очаг громадного пожара, девственный лес, воспламененный молнией». И чтобы затушить огонь, чтобы унять жажду славы и борьбы, он организует второй концерт, который принес ему полный успех. На этот раз обошлось без убытков, — напротив, он получил 150 франков дохода, а к тому же награду от правительства 100 франков. Пресса откликается положительно, более того — хвалебно.

«Фигаро» отозвалась так: «Поговорим о г. Берлиозе. Он хочет преуспеть и преуспеет. Отсрочки, отказы, несправедливость, препятствия всякого рода, повсюду разбросанные на пути молодых талантов, — ничто не может остановить г. Берлиоза. Он должен либо добиться своего, либо свернуть себе шею. Ну что ж, посмотрим».

«Корсар»[35] заявила: «Видимо, настало время, когда власти должны сделать что-нибудь для артиста, которого влечет далеко в сторону от проторенных дорог. В наш век новаторский талант — большая редкость. Некоторые полагают, что со временем сок молодого дерева станет менее горьким. Да, если оно сможет развиваться свободно, и нет, если его росту будут мешать».

1830

I

Но чего стоит победа, раз нет Офелии? К чему стараться тенору хорошо петь, когда театр уже пуст?

В самом деле, где же сейчас она, Офелия? В Лондоне.

Гектор посылает туда сочиненные для нее «Восемь ирландских мелодий» — музыкальные жемчужины, которые, как он надеется, должны ее растрогать, очаровать и в конце концов покорить.

Но Офелия, до сих пор не ответившая ни на одно его письмо, молчит.

Впрочем, неизвестно, дошли ли когда-нибудь эти мелодии до их вдохновительницы.

Вопреки всему и вся его мысли прикованы к нежной Офелии подобно тому, как мысли верующего устремлены к алтарю.

Он неустанно говорит с ней, говорит в мыслях — мыслях-мечтах:

«О суровая! С дрожью я пишу, что люблю тебя!.. Но поймешь ли ты когда-нибудь поэзию моей любви к тебе?

Ради тебя я хочу стать колоссом музыки».

«Колосс» — обиходное, излюбленное слово Гектора.

Ради нее он жаждет излить в звучных ритмах свою измученную душу — необыкновенную душу, в которую он жадно вслушивается, чтобы ее понять и уловить. Он хочет, чтобы струящиеся звуки, подобно чистому зеркалу, отразили все стороны его души, которая мыслит, борется, страдает и стремится к победе.

Его любовь, томление, мечты прозвучат в музыке, в ней прогремит и буря — буря против «непогрешимых богов» музыкального искусства, против тирании писаных правил. Гектор Берлиоз, весь Гектор Берлиоз выразит себя в музыке. И, слушая это совершенное сочинение, публика узнает его самого, и тогда по залу пройдет трепет и наступит полное признание.

«И так как эта симфония будет чужда установленным канонам и будет подчинена единственно капризам моего буйного нрава, я назову ее „фантастической“, — решает Гектор. Именно так он ее и окрестил.

II

16 апреля

«Фантастическая симфония», в которую Гектор внес ослепительное пламя своего необузданного гения, была задумана, начата и закончена за три месяца.

16 апреля (1830 года) он писал Эмберу Феррану: «Мой дорогой друг! После моего последнего письма я испытал ужасные невзгоды, мой корабль получил страшную пробоину, но теперь, наконец, поднят со дна. Я только что закончил произведение, которое меня полностью удовлетворяет. Вот его содержание, оно будет изложено в программах, раздаваемых в зале в день концерта.