Бермудский треугольник

— Еще бы! Коммунисты девяносто первый год прокакали. Ввели танки, подняли войска — и ни хрена, пшик, трусость! Клятвопреступнику номер один Мишке Меченому, болтуну, дураку и пухлой заднице с плевком на лысине, позволили разрушить двадцатимиллионную партию и развалить державу. Подарили власть бухому Борьке, который длинной струёй улучшал шасси самолета на глазах иностранной публики. Чего они стоят, сегодняшние коммунисты, пар-ртей-цы, мать иху так? Я был в партии и вышел на хрен, сжег партбилет, как туалетную подтирку. На кой мне бесхребетная, благообразная организация, у которой нет мало-мальской воли? Хотят благостный социализм? Мокрохвосты! Не мужики! Ни одного райкома не подняли в девяносто первом, когда демократы без оружия их разгоняли одним воплем! Миллион москвичей не смогли вывести на улицы в девяносто третьем, да и не пытались! Шуршали по углам, как тараканы! А надо было гаркать и действовать, а кое-кому набить морды! Все бы решилось в их пользу! Пр-резираю их за сопливую безрукость, за бесхарактерность юродивых, за отвратную трусость! Не-ет, со слабаками и проигравшими я быть не хочу! Я — за силу! Я за победивших, а не за тех, кто когда-то победит! Я теперь не помню, было ли вчера. Я знаю, что есть сегодня! А завтра будет — ничто! И на хрен предаваться иллюзиям. Социализм накрылся бо-ольшой шляпой!

Выговорив это со злоречивой страстью, так не похожей на его обычную ленивую манеру добродушной силы, он закатился перхающим хохотком и добавил:

— Надо быть смекалистым, как говорят юмористы. Пока не пришло «ничто»!

— Значит, ты способен выжить в любом качестве? — спросил недобро Андрей. — Чем тебе так уж насолил социализм, который «накрылся большой шляпой»?

— А ты хочешь, чтобы я жил по Пифагору, по Канту, по Ленину или по Сталину? Хоп! Скажи прямо: низость духа! Так думаешь? Так, что ли? — Спирин жадными глотками отпил из горлышка бутылки, мазнул ладонью по скосившемуся рту. — Хоп, отвечаю! Как бы это тебе сказать поумнее? Хоп! Милосердие дано человеку, чтобы он умел страдать, ибо… — Он вскинул перед грудью бутылку, как жезл. — Ибо через страдание постигают истину, а истина есть Бог. Так? Так! Но блаженному Бог не нужен. И — никаких вождей! Он живет по личным законам! Считай меня блаженным. Мне нужно сейчас вот это — и только! — Он потряс бутылкой. — Доволен моим объяснением?

— Вполне. Все на русском языке.

— Иронист! Ты не утомлен своими замороженными страданиями, так сказать, плачем по гибнущей России? — проговорил Спирин и почмокал губами, точно пробуя на вкус нечто несъедобное. — Спрашивать о здоровье умирающего у родственника — не всегда вежливо! Так? Та-ак! И — напрасно! Почему? Отвечу, отвечу. Ты человек несовременного склада, ты идеалист девятнадцатого века, наивный народник, потомок Дон Кихота, ты — просто идиот московского разлива! — вдруг взорвался Спирин, изумляя Андрея какой-то озверелостью. — Ты не понял, что вокруг тебя хищные тигриные пасти, клыкастые морды, медные рожи демократов и новых русских адвокатского происхождения! Если ты такого не понимаешь — ты трус и ничтожество перед правдой! Они — победители! Они! Ты — побежденный и сидишь в клозете! Признайся — проиграл ты!

— Это так, — выговорил Андрей пропадающим голосом и почувствовал, как у него заболел затылок. — Очень тебе благодарен… за науку. Спасибо.

— Кушай на здоровье.

И Спирин с презрительным уничижением перечеркнул омытыми пьяной влагой глазами лицо Андрея. — Знаешь ли ты, наивняк, что такое сейчас Россия? Ты думал об этом без всякой там гнусной лирики?

— Немного.

— Так вот слушай, умник. В одной мудрой древнегреческой эпиграмме рассказано, как на лире оборвалась струна, а самая обыкновенная примитивная цикада прыгнула на ее место. И вот тут началось дикое пиликанье на весь мир: дзиг-дзаг, дзыг, дзаг! Россия — цикада, глубокоуважаемый кантианец. А не лира. И на весь мир: дзыг-дзаг!.. С хрущевских времен, со времен тыквоголового и Мишки Меченого! Ленинско-сталинско-хрущевский обрубок — вот что такое вместо державы. Была великая страна — и нет великого гиганта! И нет народа! Утрачен генофонд! Гниющий мусор… И ты в этом мусоре — искуренный до ногтей окурок! Будь реалистом — осознай!..

Спирин рывком сел на диване. Он тяжело дышал. Его потная грудь, обтянутая тесной майкой, взбухала мускулами. Он глядел на Андрея с нескрываемой враждебностью.

— Дальше, — сказал Андрей, убеждая себя выдержать сполна этот исступленный взрыв. — Говори уже до конца. А то мы как-то ни разу…