Бермудский Треугольник (СИ)

Утром временные обитатели жёлтого дома потянулись в столовую. Завтрак на особо секретном объекте был по-монастырски скуден: яичница, кефир и чай с булочкой.

— Хорошо, что здесь хотя бы «рыбный день» не ввели, — приветствовал Герман Шурика Дятлова, который, склонившись к витрине, внимательно изучал выставленные перед ним тарелки с глазуньей.

— Так и загнуться недолго, — задумчиво произнёс товарищ, брезгливо ставя одну из них на поднос. — Питаемся, как Робинзон, одними яйцами. При таком ассортименте я бы и от холодного минтая не отказался.

— Бррр! — мгновенно отреагировал его друг. — Рыба минтай столь же безвкусна, сколь пресна наша с тобою жизнь.

— Не скажи! К нашей реальности только хорошего гарнира не хватает… Да, кстати, — продолжил он, усаживаясь за столом, — ты слышал, нашего Балимукху хотят госпитализировать? — продолжил он общение уже сидя за столом.

— Заболел? — осведомился Поскотин, густо посыпая оранжевые желтки молотым перцем и яростно зевая.

— Хуже… Многочисленные бытовые травмы…

— Упал?

— Нет. Трусы наизнанку одел.

— С кем не бывает…

— Да, но трусы были женскими!

— Отомстила…

— Кто?

— Надежда его жене отомстила — своего любовника домой в заказном конверте отправила!

— Дьявол бы побрал этих баб с их чёрным юмором! — давясь смехом, заметил Дятлов. — У меня б на такое ума не хватило.

Вскоре к друзьям присоединилась жертва чёрного юмора. Мочалин был угрюм и серьёзен. Своим тяжёлым взглядом он безжалостно гасил бесовские искры, вспыхивающие в глазах компаньонов по «Бермудам», готовых забросать его каверзными вопросами. Наконец Герман не выдержал.

— Ты что такой печальный, будто у Лыковых в тайге гостил? — невинно поинтересовался он.

— Будто не знаешь?

— Опять кокотницей?

— Нет, — ответил Вениамин. — Эту я пионерам на металлолом сдал. Ходят, бездельники, по квартирам: «Дяденька у вас лишних железок не найдётся?..»

— Чем же тебя в таком случае огрели?

— Вафельницей…

— Ты посмотри! — притворно всполошился Поскотин, — а я перед самым отъездом своей такую же подарил.

Посудачив за чаем о скверностях женского характера и, выразив сочувствие раненому разведчику, слушатели разбрелись по комнатам готовиться к первому выходу на «боевой маршрут». Герман с отвращением облачался в шпионскую амуницию. В замызганный брезентовый чехол он аккуратно вложил портативный проволочный магнитофон, закрепив секретное устройство потрёпанными резиновыми лямками, пропустил через небрежно пришитые штрипки на рукаве пиджака провод с манипулятором, и, наконец, со вздохом облегчения прикрепил микрофон к галстуку. «Раз-два-три… Проверка!» — дважды повторил он, наблюдая за световым индикатором, после чего стал укреплять под мышкой не менее ветхий «щекотунчик» — радиосканер с вибрационным индикатором для обнаружения радиообмена сотрудников наружного наблюдения. В завершении процедуры брючные карманы были заполнены огрызками карандашей и двумя стопками малоформатных картонных листов. «Попробуем», — протянул Поскотин, пытаясь, засунув руку в карман, на ощупь написать ошмётком карандаша простейшую фразу — «Веник — дурак!». «Не каллиграфично, но — читаемо» — удовлетворённо резюмировал он, разглядывая написанное вслепую. Это был старый «школьный» приём: слушатели, не надеясь на память, скрытно фиксировали приметы выявленных сотрудников наружного наблюдения для дальнейшего использования записей в своих отчётах.

На маршруте