Бернард Шоу

Вышеупомянутую статью в «Нью Стэйтсмен» он предусмотрительно назвал «Инакоздравомыслящий о войне». В статье содержалось еще одно восхваление Сталина и описание той неразберихи, что воцарилась в британских правительственных кругах после первых известий о войне. Если бы не Версальский договор, утверждал Шоу, Гитлер «до сих пор ходил бы в худож-никах-самоучках и никто не придавал бы его политической программе ровно никакого значения. Своей славой он обязан нам, и только нам. Так что хватит поносить собственное творение…». В заключение Шоу упомянул «первобытный инстинкт, лежащий в основе всего этого вероломства, — инстинкт, в котором мы не хотим себе признаться: жажда драки».

Что ж, он был прав. «Жажда драки» взяла верх, и в ноябре завладела самим Шоу: «В этой войне не осталось больше (и больше не появится) иной цели, кроме победы… Перспектива у нас не из приятных: либо мы проиграем — и победители нас обескровят; либо победим — ценой того, что обескровим себя сами… Когда война окончится, нам предстоит вернуть все на прежние места — как если бы никакой войны и не было. Был бы я игроком, поставил бы на тех, кто сохраняет нейтралитет: Россия и Соединенные Штаты идут ноздря к ноздре. Вот — истинные победители!.. Признаться, мы крепко завязли. Жаль только, что нельзя воспользоваться советом Генри Филдинга: если уж драться, то на кулаках. А то все прячемся по углам — просто стыд. И залп фугасным снарядом кто возьмется назвать честным нокаутом?..»

В июне 1941 года Гитлер напал на Россию. Самые прозорливые наблюдатели пророчили русским мгновенное поражение, а самые оптимистические из этих наблюдателей выкраивали России полтора месяца до безоговорочной капитуляции. В нескольких газетах промелькнула — без особых последствий — мысль о том, что России нужно бы продержаться три месяца: тогда мы успеем сделать все необходимые приготовления и как следует всыплем Германии. Джи-Би-Эс был единственным англичанином, кто, ни минуты не колеблясь, заявил о своей убежденности в победе русских. «Последние известия так хороши, что в них трудно поверить, — писал Шоу 23 июня 1941 года в «Ньюз Кроникл». — Ничего лучше мы не могли себе и пожелать. Еще вчера мы разделяли с Соединенными Штатами неслыханную задачу — раздавить Гитлера, а Россия только поглядывала на нас со стороны да улыбалась в усы. Сегодня благодаря неописуемому идиотизму Гитлера мы сами можем сесть в сторонку и с улыбкой взглянуть на происходящее. Нам нечего больше делать: Сталин раздавит Гитлера. Спета его песенка. У Германии не осталось теперь решительно никаких шансов».

Ну, а пока Шоу и весь мир заодно с ним яростно боролись за то, что им и полагалось оборонять, я воевал с его биографией. Сразу же после появления в «Таймс» первого письма Шоу я отправил ему свое письмо. В нем была просьба назвать самую любимую из написанных им пьес.

В ответ Шоу прислал открытку:

«…Что касается любимых пьес, так у меня их нет. Я не учитель, ставящий отметки за контрольные работы. Зачем же Вы меня оскорбляете?»

Я не стал долго возиться с ответом, а просто напомнил, что Бетховен поведал человечеству, какие из своих работ он называет лучшими и любимыми. Что же капризничает Шоу? Ведь ему был задан точно такой же вопрос.

На это Шоу ответил так: