Берова тропа

Но, конечно, Ольг был бы не Ольгом, если бы отправился в Кох торговыми трактами! Вот ещё, глупость какая, чтобы он, потомок Бурых и побратим бера, человеческими дорогами ходил, в то время, как есть заповедные звериные тропы? Не у княжича ли на плече — серебряная брошь в виде медвежьей морды? Не он ли с бером дрался и живым из страшных объятий вышел? Так чего бы и не попробовать, особенно, когда никто не видит?

— Ничему тебя, Олег, жизнь не учит, — бормотал княжич, поворачивая коня в самую чашу. — Как был дурак, так и остался. Ну-тка, как меня Матвей Всеславович учил? Сначала поклониться низёхонько… потом просить!

Чтобы поклониться, пришлось спешиться. На всякий случай Ольг сначала прислушался, нет ли в кустах дикого зверя. Отчего-то снова заныли ребра. Нет уж, лезть к беру в пасть он не станет. А поклониться — так не переломится ведь.

— Братец старшой, бер удалой, почтенье прими, своей тропой проведи. Надобно мне в земли кохов, да побыстрее!

Постоял посреди леса, оглядываясь. Внутри все дрожало от смеха. Не то, чтобы Ольг не верил во все это, верил. Видел, как умеет ходить в лесу боярин Вольский, что жил под покровительством лисицы. Но вот заговор княжич напрочь забыл и тут же придумал свой. Наверное, глупо все это. Осел ослом — в лесу сам с собой разговаривает.

Конь стоял смирно, не хрипел и не рвался прочь, а значит, от бера здесь и духа нет. Что же, торговый тракт и две седмицы в пути? Ничего не остаётся, как…

Стойте, а разве была здесь эта тропа звериная? Словно зверь крупный ломился сквозь кусты.

Ольг качнул головой, вскакивая на коня. Ну да, теперь ему только и не хватало, чтобы в лесу насмерть заблудиться. Будут тогда и песни, будут и сказки. Только не совсем те, что он хотел. Ну да ладно, если что — по своим же следам и вернётся.

16-2

Заплутал Ольг уже через десяток шагов. Не понимал, ни куда идет, ни откуда пришел. Сзади чаща да бурелом, спереди бурелом да чаща. Снег еще вдруг пошел, крупными белыми мухами оседая на одежде и деревьях вокруг. Ничего вокруг он не узнавал, плюнул и решил идти звериною тропой: будь что будет. Думал о Марике: она его даже сейчас грела. Руки ее вспоминал нежные, кожу, запах. Верил, что тогда, с завязанными глазами, держал в своих объятиях ее настоящую.

И словно в омут провалился, чудилось ему, что она рядом, что пальцами своими прикасается нежно к рукаву, что улыбается ему, охраняет своей ведьминской силою. А он ей в голове своей снова и снова обещал, что спасет, защитит, расколдует, что все у них хорошо будет и уже совсем скоро, вот только вернется Ольг, и сразу все наладится.

Когда конь начал спотыкаться от усталости, княжич, наконец-то, огляделся по сторонам. Снега уже не было, да и лес стал другим: светлым, ясным. Куда забрел? Еще несколько шагов — и он уж на опушке, а дальше — поле да степь. Не обманул старшой братец, верную дорогу показал. Значит, и в самом деле, признал. Впору гордиться, но Ольг слишком уж устал, чтобы об этом думать. Поклонился в сторону леса, поблагодарил сердечно берушку за помощь да поплелся дальше. В степи Ольг ориентировался едва ли не лучше, чем в лесу, поэтому дальнейший путь для него тяжел не был. Нашел овраг, привязал коня к кусту, завернулся в одеяло и завалился спать, ни о чем более не тревожась.

А дальше его уже никто не вел, сам ехал: по следам возле ручьев, по особым образом сложенным камням, по птицам да немного по протоптанным дорожкам. Степрь была Ольгу родным домом добрый десяток лет, он любил ее всей душою, а она отвечала взаимностью. Стараясь беречь припасы, княжич несколько раз подстрелил куропаток, ими и отужинал, и отобедал, шутки ради попытался поймать маленького грызуна, именуемого кусаркою, не смог, но нисколько и не расстроился. Зато отбил у шакалов молодого койгала (*Койгал – копытное животное степи средних размеров). Славно, не с пустыми руками к друзьям приедет, с добычею.

Стан хана Баяра отыскал через три дня, его, конечно, узнали — трудно такого здоровяка не узнать, обняли тепло, усадили возле костра. Жаль, Нарана не было, некому рассказать про свою проблему, ну да друзей у Ольга много тут.

Вышел к княжичу и Аасор, ехидно щурясь и пощипывая редкую седую бороденку. Ольг не удивился: шаман всегда знал, кто и с какими намереньями приходит в его стан.

— Рассказывай, сокол ясный, что за беда тебя привела, — велел шаман, и Ольг расплылся в улыбке. Раньше-то его кликали щенком или жеребенком, а теперь глянь-ка, цельный сокол! Впору и загордиться! — Чему радуешься, шакалья сыть? Али огромным таким вырос, а в голове по-прежнему ветер?

— Нет, нет, почтенный, не ветер, — запротестовал Ольг, все еще улыбаясь. — Хуже. Женщина у меня в голове. Заколдованная.

Глаза Аасора стали круглыми и блестящими, как монетки. Кохтэ страх как любят всякие волшебные истории, особенно — про любовь. Ольг вдруг подумал, что через пару дней о его женщине будет знать весь стан и поежился от такой мысли. Но выбора у него и не было.