Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки

Эта история обросла нюансами и вариантами. На роль стакана на голове Джоан претендовали самые разные предметы: пивная кружка, бокал, апельсин, абрикос, яблоко, жестянка (Билли-младший, которому тогда было четыре года, позже писал: «Она положила себе на голову яблоко или абрикос или виноград или меня и стала подначивать отца, чтобы он выстрелил»[4],{56}). Спорили, было ли это случайное убийство или Джоан сама искала смерти. Спорили, было ли это случайное убийство или Берроуз хотел застрелить Джоан. Он и сам не мог сказать окончательно. Что он знал точно – и что потом мастерски обыграет Дэвид Кроненберг в экранизации «Голого завтрака», – так это то, что убийство Джоан сделало его писателем. И если намеки на жертвенный смысл в убийстве Дэвида Каммерера выглядят смехотворно, то в случае смерти Джоан этот смысл буквально проговаривается самим убийцей – Биллом Берроузом, писателем.

В предисловии к роману «Гомосек» он пишет: «Эту книгу вызвало и сформировало событие, о котором ни разу не упоминается, которого фактически я тщательно избегаю: несчастный случай, когда я насмерть застрелил свою жену Джоан в сентябре 1951 года»{57}. И далее: «Я вынужден прийти к ужасному заключению, что смог стать писателем только во имя смерти Джоан, и к осознанию того, до какой степени мою прозу мотивировало и оформило это событие. Я живу с постоянным страхом стать одержимым и с постоянной потребностью избежать одержимости, избежать Контроля. Ибо смерть Джоан познакомила меня с захватчиком, с Уродливым Духом и сделала моим курсом пожизненную борьбу, в которой у меня нет и не было иного выбора, как выписаться на свободу [англ. to write my way out]»{58}.

В самом конце фильма Кроненберга Уильям Ли, альтер-эго Берроуза, подъезжает к границе на странного вида машине.

Военные на границе спрашивают, кто он такой. Ли говорит, что он писатель. Военные требуют доказательств.

«Каких доказательств?» – спрашивает Ли. Один из военных говорит: «Если вы писатель, тогда напишите что-нибудь».

Секунду подумав, Ли достает пистолет и оборачивается. На заднем сидении машины сидит Джоан.

Ли целится и попадает ей точно в лоб. Военные переглядываются. Потом позволяют писателю Ли пересечь границу.

Точнее сцены не придумать.

«Ветер вырывает страницы и несет их над мусорными свалками Мехико…»{59}

Junky, Queer & The Jage Letters

Три образца ранней прозы Берроуза – новеллы «Джанки», «Гомосек» и «Письма Яхе» – писались один за другим, хотя даты их публикации заметно разнятся. «Джанки» увидел свет через несколько лет после написания, в 1953 году. Первоначальное название «Junkie» в исправленном варианте 1977 года было изменено на «Junky»; подзаголовок «Исповедь неисправимого наркомана» был добавлен издателем и, соответственно, убран автором при переиздании. Поэтому отсылка к «Исповеди англичанина, употреблявшего опиум» Де Квинси Берроузом не предполагалась, хотя на деле он очень ценил Де Квинси и не избежал его влияния{60}. «Гомосек», писавшийся сразу за «Джанки», вышел только в 1985 году, тогда как «Письма Яхе», идейно и стилистически завершающие эту раннюю берроузовскую трилогию, вышли между ними, в 1963 году.

Оливер Харрис, исследователь Берроуза и педантичный редактор его переписки, отмечает, что «„Джанки“, „Гомосек“ и „Яхе“ следуют друг за другом в строгой хронологической последовательности, что лишний раз подчеркивает их формальное различие». «Первая книга, – продолжает Харрис, – написана от первого лица, вторая – от третьего, третья – вообще в форме писем. В бесплодных попытках найти то, что сам Берроуз называл „идеальным средством выражения мысли“, он прибег к уже привычной методе – к письмам»{61}. Хотя здесь стоило бы напомнить, что сам Берроуз задумывал «Гомосека» сперва как прямое продолжение «Джанки», потом – как равноценную часть единой книги, где «Джанки» был бы зачином, а «Гомосек» – окончанием. В письме Керуаку от 24 апреля 1951 года он характеризует «Гомосека» как «мексиканскую часть» «Джанки»{62}, то же самое повторяет в письме Гинзбергу от 5 мая того же года{63}; позже говорит о двух книгах как об одной, где «первая часть – о наркотиках, вторая – о жизни после соскока»{64}.