Берсеркер

— Не изволите ли составить мне компанию?

— Я не нуждаюсь в органической пище.

— В конце концов, — усевшись со вздохом, поведал Геррон машине, — ты обнаружишь, что отсутствие чувства юмора так же бессмысленно, как и смех. Подожди и посмотри, прав я или нет.

Приступив к еде, он обнаружил, что аппетит не настолько велик, как ему казалось. Очевидно, организм по-прежнему боится смерти; это немного удивило художника.

— При обычных обстоятельствах ты функционируешь в деятельности этого судна? — задала машина вопрос.

— Нет. — Геррон заставил себя прожевать и проглотить пищу. — Я не силен в умении давить на кнопки.

При этом ему не давала покоя мысль о странном происшествии. Когда до захвата корабля оставались считаные минуты, капитан Ханус пулей вылетел из рубки, сграбастал Геррона и с душераздирающей поспешностью потащил его за собой через всю сокровищницу мирового изобразительного искусства на корму.

— Геррон, послушайте, если мы не прорвемся... видите? — Отперев двойной люк в кормовом отсеке, капитан показал нечто вроде короткого тоннеля диаметром с большую канализационную трубу, выстеленного мягкой обивкой. — Обычная шлюпка не ускользнет, но эта может.

— Вы ждете второго пилота, капитан, или мы отправляемся прямо сейчас?

— Глупец, тут места хватит только на одного, и этот один — не я.

— Вы намерены спасти меня? Капитан, я тронут! — рассмеялся Геррон естественно и без натуги. — Но вам не стоит сбрасывать со счетов и себя.

— Вы идиот. Могу я вам доверять? — Ханус нырнул в шлюпку, и пальцы его заплясали по панели управления. Потом, пятясь, выбрался и вонзил в Геррона безумный, пылающий взор. — Слушайте. Смотрите сюда. Это кнопка старта; я все настроил так, что шлюпка выйдет в район главных космотрасс и начнет передавать сигнал бедствия. Тогда есть шанс, что ее найдут и спокойно поднимут на борт. Теперь, когда все настроено, надо только нажать кнопку старта...

И в этот миг катер берсеркера атаковал корабль с таким грохотом, будто на корпус обрушились горы. Электричество и искусственная гравитация отказали, но тут же внезапно появились снова. Пирс Геррон рухнул на бок, удар на миг отшиб ему дыхание. Капитан же вскочил на ноги, двигаясь, словно лунатик, снова закрыл люк таинственной крохотной шлюпки и заковылял в рубку.

— Почему ты здесь? — осведомилась у Геррона машина.

Он только что подцепил на вилку кусок блюда, на которое смотрел, но тут же бросил ее. Ему даже не пришлось колебаться, прежде чем ответить:

— Тебе известно, что такое культбюро? Это дурачье, командующее искусством там, на Земле. Некоторые, как и множество других дураков, считают меня великим живописцем. Преклоняются передо мной. И когда я сказал, что хочу покинуть Землю на этом корабле, мне предоставили такую возможность.

Я хотел улететь, потому что почти все ценное в истинном смысле этого слова с Земли вывезли. Изрядную часть на этом самом корабле. А на планете остались только кишащие толпы животных, плодящихся и умирающих, дерущихся...

— Почему ты не пытался бороться или спрятаться, когда мои автоматы взяли это судно на абордаж?

— Потому что ничего хорошего из этого не вышло бы.

Когда абордажная команда берсеркера пробилась через воздушный шлюз, Геррон, устанавливавший мольберт в помещении, видимо, предназначенном для небольшого выставочного зала, приостановился, чтобы поглядеть на вереницу непрошеных гостей, проследовавшую мимо. Один из стальных человекообразных монстров — тот самый, через которого берсеркер допрашивал его сейчас, — остался, воззрившись на него своими линзами, а остальные двинулись вперед, к рубке.

— Геррон! — крикнул интерком. — Попытайтесь, Геррон, пожалуйста! Вы знаете, что делать!

Затем послышались лязг, выстрелы и проклятия.

Что делать, капитан? Ах, да. Шок от происшедшего и угроза неминуемой смерти пробудили в Пирсе Герроне некое подобие жизни. Он с интересом разглядывал чуждые формы и линии неживого стража, чей металл, промороженный безжалостным холодом межзвездных пространств, в тепле салона оброс инеем. Затем Геррон отвернулся и принялся писать портрет берсеркера, пытаясь уловить не внешнюю, ни разу не виденную форму, а свое ощущение его внутренней сущности, чувствуя, как сверлит спину бесстрастный, мертвенный взгляд вытаращенных линз. Ощущение это было лишено приятности, словно негреющий свет весеннего солнца.

— А что хорошо? — спросил автомат, стоящий в камбузе над душой у Геррона, пытающегося поесть.

— Это ты мне скажи, — фыркнул он.

Тот понял его буквально.

— Служить делу того, что люди называют смертью, — хорошо. Уничтожать жизнь — хорошо.

Столкнув почти полную тарелку в щель мусоросборника, Геррон встал.

— Ты почти прав насчет того, что жизнь — никудышная штука, но, даже будь ты абсолютно прав, к чему подобный энтузиазм? Что уж такого похвального в смерти? — Теперь его изумили собственные мысли, как прежде — отсутствие аппетита.

— Я абсолютно прав, — заявил автомат.

Секунд пять Геррон стоял недвижно, будто погрузившись в раздумья, хотя в мыслях у него царил полнейший вакуум.