Берсеркер

Позади него с шипением распахнулась дверь, и, обернувшись, он увидел переступившую порог Эври. Она хромала на раненой ноге, о которой никто так и не позаботился, но в остальном пребывала в полном здравии и благополучии. Машины еще не начали вскрывать ее голову.

— Не прерывайся! — рявкнул ему вокодер. — Продолжай!

При виде мужа Эври застонала и простерла руки к нему, но он осмелился лишь сделать знак головой, чтобы она следовала за ним, в то время как его песня взмывала пеанами триумфальной радости. Он шагал по тесному коридору, через который пришел, шагал в обратном направлении, хотя доселе это не удавалось еще ни одной живой душе. Проход был так узок, что Ордею приходилось шагать впереди, а Эври следовала за ним. Он должен был изо всех сил сдерживаться, дабы не оборачиваться к ней, дабы сосредоточивать мощь своей музыки на каждом новом страже, встававшем на пути — полуживом, вопрошающем; и снова каждый из них в свою очередь распахивал дверь. И все время он слышал позади всхлипывания жены, шарканье приволакиваемой раненой ноги.

— Ордей? Ордей, милый, это и в самом деле ты? Не могу поверить!

А впереди — последняя опасность, трехглавый хранитель входных врат встал, чтобы преградить им путь, повинуясь приказу предотвратить бегство. Ордей пел о свободе жизни в человеческом теле, о радости бега босиком по траве залитого солнцем луга. Хранитель ворот снова отступил, пропуская их.

— Милый? Обернись и взгляни на меня, скажи мне, что это не какая-то их хитрая уловка. Милый, если любишь меня, обернись!

Обернувшись, он впервые ясно увидел ее с того момента, когда вошел в Гадес. Для Ордея ее красота была столь безмерна, что остановила время, остановила даже песню в его груди и его пальцы на клавишах инструмента. Мгновение выхода из-под странного влияния, преобразившего все его творения, было единственным, в чем нуждался берсеркер для восстановления подобия полного контроля. Трехглавая фигура схватила Эври, увлекла ее прочь от мужа, унося обратно во тьму настолько стремительно, что последний прощальный крик едва достиг слуха ее мужа.

— Прощай... любимый...

Он снова и снова выкрикивал ее имя, тщетно молотя кулаками в массивную дверь, захлопнувшуюся прямо перед ним. Он долго льнул к этой двери, крича и умоляя еще об одном шансе забрать жену. Он пел снова, но берсеркер восстановил правление железной рукой, правда, власть вернулась к нему еще не полностью, ибо хотя полуживые надзиратели больше не подчинялись Ордею, ни один из них не поднял на него руку. Они оставили обратный путь открытым для него.

Ордей провел у врат около семи дней в своем маленьком корабле и вне его без пищи и сна, распевая свои песни, пока голос не покинул его. Затем он рухнул внутри корабля, а автопилот повел яхту прочь от берсеркера — обратно к свободе.

Пограничники берсеркера не стали, как в свое время человеческие, допрашивать выходящее утлое суденышко. Должно быть, решили, что это один из их собственных лазутчиков или налетчиков. Из Гадеса никто и никогда не уходил живым.

По возвращении Ордея на планету Зитц импресарио приветствовали его как восставшего из мертвых. Через пару дней он должен был дать концерт, давным-давно запланированный, билеты на который были распроданы. Еще день, и придется возвращать деньги спонсорам. Ордей, в общем-то, не шел навстречу докторам, изо всех сил старавшимся восстановить его силы, но и не противился. Как только голос вернулся, Ордей запел снова; он пел почти все время, кроме тех периодов, когда ему давали лекарства, чтобы усыпить. Ему было все равно, пошлют ли его на сцену или оставят в покое.

Представление было разрекламировано как очередной поп-концерт; по сути это означало, что зал будет битком набит десятью тысячами юных девушек, возбужденных сверх своей обычной меры утратой Ордея, чудом воскрешения его из мертвых и его мертвенной бледностью, каковая, благодаря стараниям импресарио, была чуть ли не подчеркнута гримом.

Во время одной-двух песен девушки пребывали в благоговейном экстазе и относительном безмолвии, вели себя достаточно тихо, чтобы слышать голос Ордея. Затем... одна девушка из десяти тысяч не удержалась от выкрика:

— Ты снова наш!

Доселе они никак не могли примириться с его женитьбой.

Безразлично окинув взглядом всех их разом, он по привычке улыбнулся и запел, как сильно ненавидит и презирает их всех, видит всего-навсего их безнадежное уродство. Как он послал бы их всех в Гадес, не задумываясь ни на миг, чтобы вновь заслужить этим один-единственный взгляд на лицо жены. Насколько приятнее будет глядеть на всех присутствующих девушек в Гадесе, когда их омерзительные тела будут сорваны с них.