Берсерки. Воины-медведи Древнего Севера

Рассказ Павла Диакона, приведенный выше, повествует о группе лиц, удивительно напоминающих англосаксонских «отверженных», хотя они и принадлежат другой исторической эпохе. Членам этой группы также приписывалось обладание песьей (лучше сказать — волчьей) головой. Это была автономная и очень опасная группа. И тем не менее группа песьеголовых не существовала в полном отрыве от лангобардского народа. Престиж ее среди лангобардов был достаточно высок. Это определялось прежде всего тем, что в трудную минуту они спешили на помощь своему народу. Разумеется, судя по более поздним источникам, опасных соседей в конце концов изгоняли за пределы гражданского общества. Вообще, им уподобляют многих преступников. В итоге возникала новая обособленная группа, в состав которой входили и «воины-звери», и изгои.

Характерно, что в скандинавских источниках термины «берсерки» (berserkr) и «викинги» (viklngr, т. е. «изгои») постепенно сближаются по значению, а с XI в. приобретают только негативный смысл. Упоминавшийся выше скандинавский вождь Иоанн, разбитый в 1171 г. под Дублином англо-ирландскими войсками, носил прозвище Воде (Wode) — Безумец, — очевидно, как напоминание о свирепости Вотана-Водана-Одина, считавшегося одержимым «священным бешенством» — «вут» (wut) или «вуот» (wuot).

В конце концов христианство превратило «человека-зве-ря» не только в асоциальный тип, но и в страшилище, одержимое бесовскими силами. В «Саге о Ватнсдале» рассказано, что в связи с прибытием в Исландию епископа Фридрека там объявилось много берсерков. Описание этих берсерков в саге дано вполне в традиционном духе. Они творят насилие, произвол, гневливость их не поддается никакому контролю. По отношению к основной массе населения они самые настоящие изгои, их деятельность уже совершенно несовместима с обществом. Многое изменилось по сравнению с временами, которые описывали Корнелий Тацит, Павел Диакон и авторы более ранних исландских саг. О берсерках сказано также, что они «неприятны» народу, ибо силой отнимают женщин и деньги, если же им отказывают, то обидчика вызывают на поединок; они лают, подобно свирепым псам, вгрызаются зубами в край своего щита, ходят по раскаленному кострищу босыми ногами. Берсеркры описаны как одержимые злыми духами. По совету новоприбывшего епископа их отпугивают огнем, забивают насмерть деревянными кольями (ибо считалось, что «железо не уязвляет берсерка») — поверье, что оборотня можно убить, только пронзив ему сердце осиновым колом (у европейских народов считалось, что именно на осине удавился предавший Иисуса Христа неверный апостол Иуда Искариот), впоследствии было перенесено с берсерков на вурдалаков, вампиров-упырей и прочую кровососущую «нежить» — и сбрасывают их тела в овраг.

Не следует, однако, забывать, что воинский союз-братство, по своему характеру инициационный и тайный, внес в ткань родоплеменных отношений германцев новый принцип солидарности, в основе которой лежала не только принадлежность к определенному племени, но и свобода выбора. Все зависело теперь от воинской доблести, ритуальной (а не родовой) общности, специфических отношений с однородным и компактным, организованным по этническому принципу (но не этническим по своей сути) обществом. «Воины-звери» обладали своим собственным, отличающим их от прочих групповым сознанием. Их дружины-комитаты формировались (быть может, с использованием инициационной воинской группы в качестве образца) благодаря притоку в них молодежи — представителей разных этнических групп. Пример Ариовиста в данном случае весьма показателен. Неужели и его дружинники были «отверженными», «изгоями» и в этом смысле — «викингами» или «берсерками»? Возможно, да.

Однако этническое, социальное и юридическое происхождение дружинников самое разнообразное. Тот, кого считали «изгоями» или «отверженными», по-братски делит все радости и невзгоды жизни, горечь поражений и радость побед со своим вождем. С ним он проводит и годы своего ученичества. Как знать, не зародыш ли это собственно рыцарства?

Чувство гордости принадлежать к группе «лучших» и «избранных» — для окружающих. Счастье ощущать себя равноправным членом группы, вопреки всевозможным юридическим и социальным различиям — для себя.

Итак, что от древнего война-зверя унаследовал средневековый рыцарь? На первый взгляд очень немногое. Ведь к средневековому рыцарю путь пролегал через долгие столетия христианизации. И все-таки кое-что из древнего наследства средневековый рыцарь взял на вооружение. Вспомним хотя бы неконтролируемую вспыльчивость, едва ли не наивные чередования приступов кровожадности и слез раскаяния у главных персонажей «песней о деяниях». Не забудем при этом и так называемых «антигероев» (рыцарей по праву и образу жизни, поведение которых, однако, несовместимо с занимаемым положением в обществе) вроде Тома де Марля, Рауля де Камбрэ, Роберта Дьявола и т. п.