Берта Исла

В голове у Томаса промелькнула некая мысль, которую он поспешил отогнать: “Надеюсь, он не приударил за ней?” Время было совсем не подходящим для пустых вопросов, обращенных в прошлое. А Тупра добавил с веселой улыбкой:

– Думаю, что ты, хотя и привык числиться мертвым, все-таки рад, что не умер.

X

Какое-то время я не была уверена, что мой муж – это мой муж, а может, просто нуждалась в такой неуверенности и поэтому сама ее в себе подпитывала. Иногда мне казалось, что да, иногда, что нет, а иногда я принимала решение вообще ни во что не верить и продолжать как ни в чем не бывало жить с ним – или с похожим на него, но сильно изменившимся мужчиной, который был старше, чем он, который выплыл из таинственного марева, но в царстве мертвых никогда не бывал. А значит, про него нельзя было сказать:

Мы умираем с теми, кто умирает; глядите —
Они уходят и нас уводят с собой.

Зато можно было уверенно сказать:

Мы рождаемся с теми, кто умер: глядите —
Они приходят и нас приводят с собой.

Но ведь и я тоже, в свою очередь, стала старше за время его отсутствия.

Когда я решала вообще ни во что не верить и просто жить дальше, то в такой период чувствовала себя почти в безопасности. Будто снова возвращалась к ожиданию и неопределенности, а это состояние всем нам идет на пользу и помогает одолевать день за днем, поскольку нет ничего хуже чувства, что все стабильно и неколебимо или вошло в более или менее нужное русло, а то, чему предстояло произойти, уже произошло или как раз сейчас происходит, и впереди не будет никаких волнений или неожиданностей – до самого конца пути, а если какие и возникнут, их на самом деле можно считать вполне предсказуемыми, хоть в этом вроде бы и есть противоречие. Большинство обитателей земли врастают в свою повседневность и довольны уже тем, что видят начало рабочего дня, а потом видят, как день описывает дугу, клонясь к завершению: именно так сама я мечтала жить, когда была молодой и впереди у меня намечалось лишь гладкое будущее, ничем не похожее на занозистые настоящее и прошлое. Но коль скоро мне досталась другая жизнь и с ней пришлось свыкаться, именно такой жизни я теперь и желаю: тот, кто привык жить в ожидании, никогда в полной мере не смирится с наступлением развязки, как будто лишающей его воздуха.

Короче, какое-то время Томас был Томасом и не был им. Я наблюдала за ним со смесью недоверия и узнавания – и одно усиливало другое, сколь абсурдным это бы ни казалось, или, вернее, одно не могло существовать без другого, они взаимно друг друга подпитывали, и недоверие было, по сути, все тем же ожиданием, его продолжением или ответвлением.

Разумеется, я не узнала Томаса, когда он появился на площади. Ранним утром я, как обычно, вышла на один из балконов. Дело было в воскресенье, Гильермо с Элисой ночевали у друзей. Начинало светать, но у нас только что передвинули время на час вперед, то есть украли час у минувшей ночи, совершенно по-идиотски называя это “переходом на летнее время”, а крадут у нас этот час, как правило, в начале апреля или даже в конце марта. Прошло двенадцать лет с тех пор, как Томас простился со мной в аэропорту Барахас, направляясь, по моему предположению, на Фолклендские острова, на войну, которая уже успела уйти в прошлое, как и две англоафганские, Крымская, наша Марокканская или та, где воевал столь любимый женщинами солдат Луис Новаль, застывший теперь на площади в виде уродливого памятника. И кто теперь вспомнит погибших на тех войнах? Они словно бы никогда и не существовали, они стерлись из людской памяти даже чуть быстрее, чем те, кому удалось выжить.