Беру свои слова обратно

Не менее удивительно поведение Сталина. Допустим, что он отверг план Генерального штаба. Но и отвергнутый план должен оставаться совершенно секретным, особой важности. Допустим, по каким-то причинам мы не приняли на вооружение новый тип ядерного боеприпаса. Но это вовсе не значит, что со всей технической документации можно тут же снять гриф секретности. А вот что у Сталина: совершенно секретный особой важности план он якобы отверг и тут же рассказал его содержание Поскребышеву. И Поскребышев выговаривает Жукову: ишь до чего додумался, на Германию нападать, да еще и в ближайшее время! А мы будем обороняться, и времени на подготовку у нас достаточно!

И если Светлишину мы поверили на минуту, чтобы тут же уличить его во вранье и глупости, то писателю Н.Н. Яковлеву мы не можем поверить даже и на минуту. Яковлев заявил о «невероятном упрямстве главы Советского государства», который якобы отверг гениальный план Жукова. Но не надо забывать, что власть у нас принадлежала народу — рабочим и крестьянам. Во главе Советского государства стоял коллективный орган — Верховный Совет. Никакого упрямства сей орган никогда не проявлял. Он одобрял все, что творил товарищ Сталин. Причем одобрял всегда, мгновенно и единогласно. Во главе Верховного Совета стоял Президиум. Но и он упрямством не прославился. А во главе Президиума Верховного Совета стоял добрый дедушка Калинин. Главная отличительная черта — удивительная гибкость позвоночника. «Своей подписью Калинин санкционировал все действия Сталина, придавая беззакониям вид законов» (К.А. Залесский. Империя Сталина: Биографический энциклопедический словарь. М., 2000. С. 203).

Забыв о нашей небывалой демократии, Н.Н. Яковлев называет Сталина главой государства. Как можно верить заявлениям Яковлева о «невероятном упрямстве», если уважаемый исследователь даже не знает, какие должности занимал великий вождь?

Мне говорят: может быть, в «Ледоколе» все правильно, но где же документ?

Отвечаю: документ хранится в Центральном архиве Министерства обороны РФ (фонд 16, опись 2951, дело 241, листы 1-16).

Все документы времен войны в новой демократической России рассекречены. Это очень хорошая новость.

А вот плохая: вместо грифов «Секретно», «Совершенно секретно», «Совершенно секретно. Особой важности» и «Совершенно секретно. Особой важности. Только лично», которые сняты с документов времен войны, введен новый безобидный гриф «Выдаче не подлежит». Так что можете радоваться: никаких секретов о войне больше нет. Правда, к самым интересным и самым важным документам войны доступа как не было, так и нет. В русском языке для этой ситуации есть весьма мудрое выражение: что в лоб, что по лбу.

А если серьезно, то мы — единственный в мире народ, который совершенно не помнит Вторую мировую войну и ничего о ней не знает. Мы единственные, кого война совершенно не тронула и не взволновала. На официальном уровне у нас не было и нет ни книг, ни учебников, ни исследований, ни статей, ни фильмов о войне. Фальшивки типа «Судьба человека» — не в счет. Войну не изучали ни в военных училищах, ни в институтах, ни в военных академиях, ни в Академии наук. Мы — единственная в мире страна, в которой изучение войны категорически запрещено.

Как можно изучать историю войны, если Горьковы, Гайдары, Пихои, Примаковы и Безыменские сидят на страже архивов, выдавая нам только то, что им выгодно в данный момент?

Глава 10 Как Жуков старался угодить Сталину

Жуков опасный и даже страшный человек... Я 30 лет работаю с Жуковым. Он самовластный, деспотичный, безжалостный человек... Я видел, какое невероятное хамство проявил Жуков к ряду людей, в том числе крупным волевым людям.

Маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский.

Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 487

— 1 -

Начиная с «Ледокола», во всех своих книгах о войне я показываю чудовищные и дикие противоречия в мемуарах Жукова. Официальные кремлевские идеологи не остались в долгу. Главный их аргумент: от жизни, милейший, отстаешь! Мы давно отвергли шесть конъюнктурных изданий мемуаров Жукова и ориентируемся только на единственно верное и правдивое седьмое издание, а ты все по-прежнему на первое издание ссылаешься.

Шло время. Выяснилось, что седьмое издание оказалось столь же искаженным проклятой цензурой, как и все предыдущие. Та же судьба постигла и восьмое, и девятое издания. Но снова в меня бросают оружием пролетариата: мы-то улавливаем дух времени, борзо переписываем историю в соответствии с самым правдивым десятым изданием, а ты все никак от первого отказаться не можешь.