Беру все на себя

Составление словесного портрета помогало держать паузу, пристально разглядывая собеседника. Всеволод метнулся глазами туда-сюда, видимо, по привычке собираясь кликнуть дружинников, потом вспомнил, где он и в каком положении, снова набрал в грудь воздуха, чтобы что-то сказать, но взглянул собеседнику в глаза и… кажется, что-то уловил. Да, пожалуй, в выражении лица князя что-то переменилось. Не очень заметно — князь есть князь, лицом владеть умеет, — но переменилось.

«…рубаха плотного беленого полотна с вышивкой по оплечью… нет, не вышивка — узор тканый, накрыт синим княжеским корзном дорогого сукна, но без узоров и украшений, видимо, походным…»

— Как смеешь на князя дерзко взирать?

«У-у, дозрел „клиент“ — слова грозные, а голос-то того… страха не чувствуется, но удивление лезет, как шило из мешка, и некоторая неуверенность тоже, похоже, присутствует».

— Здрав. Будь. Княже, — раздельно произнес Михаил таким тоном, будто перед этим размышлял, желать пленнику здоровья или не стоит. — Не удивляйся, мое здравствование сейчас дорогого стоит, поболее, чем все здравицы, что ты на пирах в свою честь слыхал.

Всеволод сглотнул и вперился в Михаила ожидающим взглядом.

«Почувствовал, что я старше тебя по возрасту? Почувствовал, почувствовал, хотя сути и не понял, но психологический дискомфорт ощутил. А теперь — монолог торжествующего злодея из „Бондианы“ или какой-нибудь „мыльной оперы“. Ты телевизора не смотрел, да и звучит это все ЗДЕСЬ совершенно иначе, чем ТАМ — средневековье-с».

— Хорошие нам от пращуров обычаи достались — здоровья друг другу при встрече желаем, — неспешно и раздумчиво продолжил Михаил. — Вот и я тебе здоровья пожелал, а недавно пожелал тебе жизни. Трижды. И ты, как видишь, жив, хоть и стоял одной ногой в могиле. Понимаешь теперь, чего мое «здрав будь» стоит?

Вот теперь выражение лица Всеволода изменилось вполне явственно.

— Колдун… ты колдун?

Правая рука князя дернулась — осенить себя крестным знамением, но помешала повязка, тогда Всеволод положил левую руку на грудь, видимо, на то место, где под одеждой был крест… или ладанка.

— Ну зачем же колдовать, когда все можно и просто так устроить? — Михаил изменил тон так, словно объяснял ребенку прописные истины. — В первый раз достаточно было приказать не убивать всех, а пленить, сколько выйдет, и ты жив остался. Во второй раз — хороших лекарей к тебе приставить, и опять ты выжил. В третий — приказать переносить тебя с бережением, дабы рану не разбередить. Вот мое троекратное желание и исполнилось — ты жив. Ныне же я тебе здравия пожелал, и мнится мне, что и это мое желание исполнится.

Всеволод нащупал-таки что-то под одеждой и сжал пальцами сквозь ткань.

«Ага, похоже, все-таки ладанка… или оберег какой-то? Для креста слишком крупный предмет. Князь или не князь, а колдовства ЗДЕСЬ все одинаково боятся».

— И за что же мне ласка такая? — Губы Всеволода покривила саркастическая ухмылка.

«Блин, ну как в кино, честное слово! Однако молодец князек — фасон держит».

— Скажу, княже, все скажу… отчего ж не сказать? — Михаил, не торопясь, устроился на седле поудобнее и в последний момент удержался от стариковского кряхтения — переигрывать было нельзя, не хватало еще изобразить пародию на старика и тем самым разрушить созданный образ. — Вот ты давеча вопросил, кто я таков. Ответить-то по-разному можно, и каждый ответ правдой будет… — Михаил вздохнул и на несколько секунд сделал вид, что задумался. — Для начала скажу так: пращур мой еще у князя Олега Вещего в десятниках ходил, и с тех пор восемь колен мужчин моего рода на воинской стезе обретаются, да не простыми воинами, а десятниками или сотниками.

— А еще, я вижу, ворожбы не чураются!

Всеволод гнул свою линию, но Михаила это вполне устраивало — князь включился в диалог и слушает собеседника, не скандалит. А колдовство, ворожба… должен же князь как-то оправдать для себя разговор «на равных» — мистика зачастую бывает выше сословных барьеров.