Беруны. Из Гощи гость

а кто иное что, и слышим – вода очень уж в море плещет и несет нас куда-то таково страшно

1 Скивидор, или шкивидор (стивидор), – артельщик, производящий погрузку и разгрузку судна.

2 Концы отдают – отвязывают причальные канаты.

3 Ренское вино – виноградное.

сильно, что все эти товары в подклети ходуном ходят. Буря настоящая... А только мурью тут

стали отпирать и бочки наверх таскать и в море сбрасывать. Ну, думаем, сгружают: течь,

значит. И сами наверх полезли. А в суматохе-то никто нас и не приметил. Держимся мы все

трое вместе, друг за дружку, а там у них по кораблю крик, вой, дети плачут, содом такой, что

не приведи господи больше увидеть... Дождь тут так и хлещет, молния небо режет... И вдруг

всё это сразу покатилось кувырком, и нас с румынцами расшвыряло во все стороны: корабль

так с разгону о дно и ударился. Вот так, думаю, и побегство: из одной беды еле выбился – в

другой по уши увяз; из огня, можно сказать, да в полымя попал. А тут, слышим, говорят, что

в камере у них воды полно. Разыскал я своих румынцев: «Что, – говорю, – други, будет

теперь?» А они пальцем тычут:

«Гляди! – говорят. – Берег видишь?»

И впрямь, берег видно саженях в ста, да ветер идет на нас с берега, от луды нас, того

гляди, отдерет да назад в море угонит с течью и водою в камере.

Стали тут матросы мачты рубить да борта, плот вязать да сколачивать, а кругом такое

творится, что некоторые прямо рехнулись. И то: спустили шлюпки, а их сразу – о камни да в

щепы. Плот спустили, стали на него сажать ребят да баб, совсем обезумели которые, да не

помог им и плот: буруны завертели его волчком, и перевернулся он со всеми людьми, только

пузыри забулькали. Румынцы мои совсем приуныли, да и я пал духом, даром что в море

купался не раз. А капитан, здоровенный такой англичанин, стал кричать, охотников

вызывать, кто бы двойные чалы1 отвел к берегу и зацепил бы их за камни: они из воды у

самого берега там торчат. Я было хотел вызваться, да меня румынцы мои удержали:

«Ты, – говорят, – и себя выдашь и нас погубишь. Стой, – говорят, – тут вот, в сторонке».

Ну, тут, значит, другой выискался, матрос; скинул он с себя одежу, чалы у него колесом

наворочены, где идет, где плывет и всё колесо своё разворачивает. Уж и подергало его,

беднягу, вертело, било, швыряло, – думали, пропал человек, а он вот сидит уже на камнях и

чалы вокруг них заматывает.

И стали по тем чалам люди на берег перебираться; каждый за чалы держится да о себе

только думает, а нас никто и не замечает. Много тут, скажу я тебе, народу в воду сошло, да

немного на берег вышло: кого с камней волною содрало, кто с перепугу чалку потерял...

Порешили мы с румынцами идти не друг за дружкой, а вперемежку с другими. Я-то к морю

привычный, пошел первым, к камням в благополучии вышел и на берег выбрался, а

румынцев моих я больше так и не видел. Они из сухопутных были, ну, значит, не выдержали.

Так и не привелось мне попить у них того вина-самотека...

– Так-таки не пришлось? – разочарованно спросил Тимофеич.

– Так и не пришлось... Я же говорю тебе, что больше румынцев тех я не видел. Они и

сами-то вместо ренского своего вина морского рассолу наглотались да с тем и на тот свет

пошлч. Ну, а я на берег вылез, а на берегу кутерьма, не в себе прямо люди. Арапия тут со

всего берега сбежалась, на горке стоит и на нас смотрит, и арапов там тех видимо-невидимо.

Пока это переправа шла, налетел ветер, да уже с моря, корабль надвое переломил да к берегу

стал разную снасть корабельную и добро там всякое с корабля нагонять. Мы было стали

собирать кто парус, кто еду какую, а эти чернопузые арапы, или кафры, как они там

называются, налетели как коршуны, стали нас бить и всё это у нас отнимать. Ко мне

подбежал такой детина, в плечах косая сажень, пуговицы с кафтана у меня содрал да ещё по

шее раза дал, так небо мне с овчинку показалось. Но оно, положим, и лучше, что пуговицы

казенные он с меня содрал: всё-таки через день, через два могли они, англичане те, спаслись

которые, заприметить, какой это к ним королевский пушкарь вдруг с неба свалился. Я это

смекнул, только когда очнулся после того, как арап тот мне по шее наклал. Отошел я тогда в

сторонку, позументики последние с себя потихоньку сорвал, за бугорок забросил да ещё

кафтан свой наизнанку вывернул...

В это время серенькая каменка, видно обитавшая где-то по соседству, села на

бревнышко, рядом с Федором, и стала быстро двигать хвостиком вверх и вниз.

– Стрекогузочка... – улыбнулся Федор. – Цвить-цвить-цвить... – и начал подманивать

1 Чал, чалка – канат, которым судно привязывается (зачаливается) к берегу.

пташку рукой.

Но та повертелась, повертелась, помахала хвостиком, сорвалась с места и ринулась вниз,

к ручью.

– Вишь ты: тварь неразумная, а в неволю не хочет... – заметил Тимофеич.

– Да кто её хочет, Тимофеич?.. Кто себе враг?..

– А вот у Еремии – кенарь, немец ему подарил; поет таково удивительно: и россыпью, и