Берзарин

Наш майор при своей жизни распростился с лебедями на озере Шляхтензее. Вряд ли «кавалеристы», «джи-ай», стали бы возиться с птицами.

В академии имени Геринга они развернули торговлю ширпотребом, сюда тучами хлынули люмпен-девицы. Узнал я еще об одной особенности в поведении американцев. Если берзаринские коменданты провозгласили неприкосновенность жилища берлинцев, то «джи-ай» в этом им отказали. У них патруль, какой-нибудь верзила-негр, мог вламываться в немецкую квартиру в любое время суток. Немцам вообще было запрещено пользоваться запирающими устройствами. Всё бесхозное подлежало реквизициям. Лебеди были обречены — так или иначе, от них не осталось бы ни пуха ни пера.

Глава восьмая «БЕРЗАРИН — ОСВОБОДИТЕЛЬ И ДРУГ…»

Долг, воля, доброта

Первый советский комендант Большого Берлина Николай Эрастович Берзарин находился на этом уникальном посту 54 дня. Именно такой отрезок времени отпустила ему судьба. Таким оказался его «комендантский час».

Это были бесподобные дни для всех, кто жил в ту эпоху. Ничего подобного никогда не было и не будет. Это были дни, когда, наконец, отгремели залпы и на многострадальную землю Европы снизошел покой и воцарился мир. Так уж повелось, что люди в своих хрониках, летописях, ученых трудах, в произведениях литературы и искусства исследуют и прославляют победы на ратном поле, выделяют имена подвижников, победителей. И, наверное, в той или иной мере, такой подход оправдан.

Но как оценить, с чем можно сравнить свершения человека в те дни, когда над истерзанной войной землей только-только встает заря мирной жизни? Человек-творец, человек, жаждущий счастья, воевал, разрушал, когда это было неизбежно. Однако он прибегает к оружию и вынужден вступать в единоборство со злыми темными силами не по своей воле, его вынуждают на это обстоятельства, и он воюет потому, что ему нужен мир.

Всякие аналогии, сравнения, как известно, рискованны. Но я решаюсь назвать здесь имя военного гения, Наполеона Бонапарта. Если поразмыслить, он ведь вел войны тоже… ради созидания! Он был в этом уверен. И Наполеон не так уж высоко ценил свои, несомненно, исторические победы. Он писал, что его многочисленные победы на полях сражений будут, в конце концов, забыты людьми. Наполеон в заточении, автор мемуарных сочинений, обдумывая финал своих деяний, задавался вопросом: что же останется от его дел в памяти поколений? И дал на свой вопрос ответ: никто и никогда, а Франция в особенности, не забудет созданный им, Наполеоном, кодекс… Кодекс Наполеона, открытые им правовые аспекты, основы норм существования общества конца XVIII — начала XIX столетия. В такой самооценке Наполеон не ошибся. Мы можем добавить, что к его кодексу люди обращаются и поныне.

В XXI столетии граждане Франции, обсуждая на своем референдуме проект конституции Европейского союза, имели для своих умозаключений базу, наполеоновский кодекс… Страна Бонапарта и Шарля де Голля брезгливо забраковала самодельное творение стряпчих из натовского Брюсселя.

Думается, что вопросы, сродни тем, которые мучили в конце жизни Наполеона, ставили перед собой и Петр Великий, и Александр Суворов, и Бисмарк, наши военные деятели, прежде всего Георгий Жуков… Они искали и находили на своем жизненном пути заметные и ценные вехи, не связанные с полководческой деятельностью. Ибо, как, наряду с гениями человечества, пророками, утверждает Альфред де Виньи — война осуждена Богом и проклинаема даже теми людьми, которые непосредственно участвуют в ней и которых она приводит в тайный ужас…

Русские воевали, ненавидя войну, ненавидя ее зачинщиков той ненавистью, к которой звало слово наших пророков — Льва Толстого, Федора Достоевского. Но вот отгремели залпы, погасли пожарища. Обозначился переход нашей державы на рельсы мирного строительства. Жаждали мира и соседние с нами народы. И оказалось, что в наших вооруженных силах, заброшенных в зарубежную даль, есть личности, которые вполне готовы сменить мечи на орала в изменившейся обстановке. Таким человеком предстал перед миром Николай Берзарин, лидер-освободитель немецкой столицы от гитлеризма. Человек, отмеченный самыми высокими наградами родины.

Те стратегические боевые операции, которые войдут в историю как высокие образцы военного искусства, для него теперь не имели никакого значения. Его верный ближайший соратник Федор Боков как-то сообщил нам, ветеранам 5-й ударной, что Николай Эрастович, страдавший от незаживших ранений, говорил о себе невоенном, о себе, как человеке, вышедшем в отставку — только бы ее приняли. Даже блестяще осуществленные Висло-Одерская и Берлинская операции, являющиеся частью сталинско-жуковского плана уничтожения нацизма, для него, Берзарина, означали всего лишь этапы невыносимо тяжких трудов. Он вспоминал Северо-Запад России, Прибайкалье, Приморье — милые его сердцу пейзажи. «Отставником пойду работать на конный завод», — говорил он [79].