Бес опечаток

Алексей был не на шутку встревожен и напуган таким поворотом событий. Все это было так неожиданно, так дико и ни с чем не сообразно, что молодой журналист отупел окончательно и уже совсем перестал понимать, где настоящее, всамделишное, а где - наваждение и помутнение рассудка. Теперешняя восторженность редактора - это, конечно же, сумасшествие. А все, что было раньше, - не сумасшествие? Все эти бесконечные статьи, статейки и статеечки, которые они непрерывным канализационным потоком изо дня в день выливают на головы своих читателей? Это - не сумасшествие? Господи, да как и работать в журналистике, если знаешь, что все, что ты делаешь, - обман? И не потому обман, что ты ищешь какую-то выгоду для себя. Или потому что твой хозяин велел тебе обманывать. Напротив, ты можешь писать правдиво и честно, ты можешь писать прямо и открыто, ты, в конце концов, можешь писать талантливо! Но... отчего же всегда получается так, что каждая твоя строчка - ложь? И каждая строчка твоих друзей, твоих неподкупных и бескомпромиссных друзей, - ложь? Отчего получается так, что когда ты воочию встречаешься с героем любой газетной заметки, он оказывается совсем-совсем-совсем другим человеком? Отчего любое городское событие, затрагивающее жизнь сотен и тысяч людей, получает в твоей газете самое превратное и искаженное освещение? Если всякое газетное и журнальное слово есть ложь, то для чего, для чего все это? Во имя какого бога (или божка?) оно пишется? Братцы! да зачем же мы читателей-то наших обманываем?! Они-то в чем перед нами провинились?

Приступ депрессии, небывалый за последних полтора года, оглушил его. Как сквозь грохот Ниагары донесся до него голос редактора: "Алексей Алексеевич - к четырем часам - попрошу ко мне в кабинет - административная комиссия - молодые кадры..." - И тотчас в его голове застучали, застонали другие, страшные слова, вышедшие из неведомых глубин памяти: "Мне скучно, бес... Все - сжечь". - "Сейчас", - послушно кивнул бесенок и шмыгнул вдоль стенки. Алексей же, сгорбившись и приволакивая ногу, как старик, обреченно направился к выходу. Больше они никогда не виделись. Но то, что произошло в редакции затем, потрясло и всколыхнуло весь город.

Выполняя последнее желание последнего своего хозяина, бесенок не пожалел сил. Он трудился не покладая рук. Он скакал туда. Он скакал сюда. Он метался из комнаты в комнату, и из его обезьяньих ладошек вырывалось пламя, потому что работа горела у него в руках. Все вокруг ходило ходуном и вертелось юлой. Страсти и мордасти, копившиеся годами, разом вырвались наружу, как пар из перегретого котла. Обиды и недомолвки, колкости и мимолетные замечания - все приобрело несуразное, не соразмерное ни с чем значение и - силу бури.

Бес попутал, бес нашептал, бес в ребро - вот лучшие определения того, что произошло в редакции в тот день. Бесенок старался вовсю. Он не присел ни на минуту. Сперва он забрался под широкую юбку Марь-Иванны и в самое чувствительное место наплел ей такие гадости про наборщицу Лидочку, которая будто бы увивается за Анатоль Сергеичем, что старая выдра задохнулась от неожиданной догадки и прозрения. Она давно уже подозревала эту сучку, вертихвостку и потаскушку!.. Ну, теперь-то она ей не спустит!..

Убедившись, что с отделом писем все в порядке, бесенок принялся действовать в другом направлении. Наборщица Лидочка стояла на унитазе в редакционном сортире, когда бесенок прошмыгнул у нее между коленок, ловко вскарабкался по розовой блузке к лилейной шейке и принялся напевать ей на ушко под каштановым завитком о том, что против нее в редакции затевается интрига, что Марь-Иванна давно уже подговаривает Анатоль Сергеича выгнать ее с работы и заменить ее ее, Марь-Иваниной, племянницей, ду'ой без'укой, которая только-только из-за ученической парты - и слава еще Богу, если набивает шесть знаков в минуту!

Это возымело незамедлительное действие. Забывши даже промакнуться, со словами: "Ах ты сте'ва пе'еве'нутая!" - наборщица Лидочка, горя жаждой мщения, вылетела из сортира - и столкнулась в коридоре со своей мнимой злопыхательницей Марь-Иванной. Их стальные взгляды с лязгом скрестились, посыпались искры и запахло окалиной... Бесенок не стал дожидаться, чем кончится ихняя потасовка: дел у него было невпроворот. Он незаметно прошмыгнул в кабинет редактора и первым долгом стащил у него папиросы, сунув их в самую толщу принесенных отделом писем папок.