Бес (СИ)

Но и в то же время Сашка боялась докторши этой. Боялась, потому что после встреч с ней, у девочки из памяти словно целые дни пропадали. Не часы даже, а сутки. Вроде и не спала она у нее в гостях — в небольшой квартирке в центре города, а по возвращении домой оказывалось, что отсутствовала едва ли не два-три дня. И ни одного воспоминания о том, что делали с ней и делали ли вообще что-либо. Только боль. Бездна боли, в которую, казалось, кто-то окунал все ее маленькое тело в минуты этого "сна". Иногда Сашка находила на своем теле свежие царапины или раны. Тогда она плакала, но боялась задавать вопросы. Как доктору, так и своей бабке, которой было все равно, что с ней делала эта женщина. После визита доктора она могла неделями отходить от какой-то непонятной слабости, не могла двигаться и есть. Впрочем, последнее ее даже радовала, по крайней мере, она переставала ощущать голод. Но и мучилась от постоянной тошноты. И тогда бабка сердилась еще больше, и еще больнее избивала ее, требуя встать с печи и заняться делами. А ведь девочка испугалась доктора при первой же встрече. Инстинктивно, как боится больших злых собак в саду у тети Майги, вот только казалось ей иногда, что эта доктор пострашнее любой, даже самой бешеной собаки будет.

Правда, ей понравилось имя, которым как-то доктор ее назвала. Краем уха услышала она, проваливаясь в какую-то полудрему, но запомнила. Так запомнила, что всем с тех пор только им и представлялась, отчего бабка еще больше злилась и угрожала выжечь ей имя Санита на лбу, чтобы не забывала никогда.

"— Да уж, не Саша ты, девчонка. Совсем не Саша. Испортила Алька его гены в тебе, а какой великолепный экземпляр мог бы быть".

Понравилось ей даже не столько имя, а что принадлежало оно кому-то великолепному, такому, которой никогда ей не стать. Ну хоть имя-то позаимствовать можно было, тем более что Саша этот великолепный никогда б об этом и не узнал.

* * *

Марина отставила от себя чашку с чаем и усмехнулась. Не моим словам — своим мыслям, скорее всего. Молчит уже минуты три, тщательно размешивая ароматный напиток серебряной тонкой ложечкой и глядя в окно, в котором детей видно, строящих на мокром песке замки.

Я прилетел после неудачной вылазки на Родину. Поверил твари и потерял такое драгоценное время. Впрочем, с ней меня отдельный разговор ждал. Теперь уже более проникновенный и откровенный. Зря старуха думает, что победила меня, что убедила в смерти своей внучки, на могилу которой отправила меня.

А к Марине я приходил не извиняться, не прощаться или рвать с ней. Было бы что рвать на самом деле. Но поговорить хотел. Честно и по-мужски. Рассказать о том, что другой принадлежу, что люблю ту, другую, до одури, как бы ни боролся с одержимостью своей все эти годы, все же уступил ей.

— Мог бы и не начинать этот разговор, — разорвала тишину спокойным голосом, — можно подумать, я не замечала, насколько ты изменился в последнее время.

— А я вот не замечал.

За стол рядом уселся и принял из ее рук вторую чашку.

— Потому что и не смотрел. Привык ты, Саша, за всеми следить, кроме себя самого. Тебя эта черта до добра не доведет.

Мы оба улыбнулись, это слова Женьки были всегда.

— Думаешь, я не видела, как со мной лежал в кровати, а сам мыслями с другой где-то в это время?

— Не было тогда никакой другой.

— Ох, Саша, не лги сейчас. Женщина соперницу всегда учует. Где бы ту ни прятали, на этом или на том свете. Нужно было совсем слепой быть, чтобы не замечать этого.

— Соперницу, значит? А как же уговор наш.

Махнула ладонью и пригубила чай.

— Это образно, Саш. Даже если и соперницу, что в этом такого? Быть с таким, как ты… чем не мечта для любой женщины? А уж для вдовы с двумя детьми и подавно.

— Проклятье это, Мариш. Проклятье лютое.

— Это для той, что любит, — сказала тихо и замолчала на долгие секунды. И я молчу, прислушиваясь к голосам детей, — А я уже любить-то неспособна.

— Невозможно потерять эту способность, — по себе знал, сколько ни убеждал себя в том, что разлюбил Ассоль, каждый раз убеждался, что ошибаюсь, что легче собственное имя забыть, чем ее.

— Но можно потерять смысл в этом.

— Не так категорично. Кто знает, кого ты еще встретишь. Молодая ведь и красивая. Очень.

— Брось, сам знаешь, что пустая изнутри. А мужики таких не любят и не бывают с такими надолго. Ты? Ты сам изнутри такой же пустой был, Саша. Дыры у нас с тобой одинаковые в груди, вот и сошлись. Я приняла твою пустоту, ты — мою. Ты заменой Жене не был никогда, а я ей, твоей, заменой не стала. Но у тебя, в отличие от меня, шанс есть. Если ты улыбаешься вот так… как никогда не видела раньше. Если ты… ты бы свои глаза видел, Саша. Блестят они, жизнь в них появилась. Ты ее сохрани. Эту жизнь и женщину, которая тебе ее подарила. Или вернула, не знаю. Особенная, значит. Таких беречь надо. Не знаю, что там было между вами, но, если ты вот так на нее реагируешь, значит, она достойна этого на самом деле. Кто знает, может, и пустоту заполнит совсем скоро.

— Я буду всегда помогать, ты же знаешь?