Бес смертный

I was sick and tired, fed up with this
And decided to take a drive downtown
It was so very quiet and peaceful
There was nobody, not a soul around
I laid myself out, I was so tired and I started to dream
In the morning the parking tickets were just like
A flag stuck on my wind screen
I said, hey! you! get off of my cloud
Hey! you! get off of my cloud
Hey! you! get off of my cloud
Don’t hang around cause twos a crowd
On my cloud…

В лобовом стекле справа от меня образовалась аккуратная дырочка.

Да они совсем ума лишились. Машину мне портят!

Я попробовал еще покрутить ручку громкости – она уперлась: громче сделать было уже нельзя. На самом деле этого мне было более чем достаточно. С моим-то слухом.

Рядом с первой дырочкой в стекле появилась вторая. Любимая музыка переливалась, звучала вокруг, крутилась воронкой в тесной кабине. Я оказался в центре этой воронки, музыка звучала сзади, спереди, справа и слева, она была над головой и снизу, она обнимала меня, гладила, проникала сквозь поры.

Музыка была повсюду, и я растворился в ней.

Часы стоят

В окно било вставшее точно вовремя вышколенное солнце.

«Роллинг Стоунз» звучали их моих колонок очень тихо, хотя «Роллинг Стоунз» – это такая группа, которая тихо звучать не должна ни при каких обстоятельствах.

Я почему-то лежал на полу рядом с кроватью. Покосившись на нее, я увидел, что простыни скомканы, одеяло сползло на пол, как подтаявший ледник с горного плато, а лежу я на комке, судя по всему, моей собственной одежды. Из-под плеча тянулась к кровати джинсовая штанина, а основная их, джинсов, часть находилась под копчиком. Лежать на скомканных джинсах мне было неудобно, и я решил встать.

Как она меня измотала, эта девчонка! Хорошо, что не добралась до Марка, а то он точно сегодня никуда не уехал бы. Я, как настоящий отец, принял огонь на себя. Интересно, когда это я успел перебраться на кровать? Начинали мы с ней на диване, а последующие события, пардон, восстановить в памяти я не в силах.

Как она меня высосала – уму непостижимо. Уж я-то – на что человек опытный, а с пола не встать. Как я на полу оказался – это не вопрос. Раньше я часто падал во сне. Просыпался в луже крови. Нет, это не я, это друг мой, Даня. Он сейчас в Германии живет. Славка в Канаде, в Канаде озера, а я там никогда не был…

Что за чушь? Ну, упал я с кровати, большое дело, не об этом нужно думать, нужно думать, как встать и похмелиться, а потом звонить в студию, звонить Питу домой, поднимать, будить, браться за работу.

Куда делась вчерашняя сумасшедшая журналистка, меня не интересовало. Она девочка боевая, не пропадет. Должно быть, вообще в Москву уже отъехала. Дверь у меня захлопывается, девочка встала да пошла. Не сперла бы только чего-нибудь. Малознакомые девушки имеют обыкновение прихватывать на память вещицу-другую. Диск, золотую цепочку или просто пару сотен долларов, по небрежности оставленных на столе.

Как бы там ни было, нужно вставать.

Я поднялся на ноги неожиданно легко. Даже зачем-то встал на цыпочки, потянулся – как ребенок, прости Господи. Давно я ничего подобного не делал. Это же надо: встать с утра пораньше, скакать на цыпочках, сладко потягиваться – так, глядишь, и до утренней зарядки можно докатиться.

Одеваться не хотелось. Голый, я прошелся по комнате. Кажется, все на месте. Паркет не скрипит, ветер в распахнутое окно не дует. Мне было тепло и как-то странно, по-особенному хорошо. С похмелья такого не бывает, хотя кто его знает, что бывает с похмелья! Всю жизнь можно учиться похмелью, а оно каждый раз будет подбрасывать что-нибудь новенькое. Может быть, мы вчера с модной девушкой какую-нибудь дурь употребили на сон грядущий? От дури и не такое может произойти. Не только утренняя свежесть в теле – похуже вещи бывают.

Я посмотрел на часы. Четыре с минутами. Двадцатое мая.

Четыре с чем-то там. Двадцатое мая.

Двадцатое мая.

С этого начался вчерашний день: я посмотрел на часы, увидел, что на них двадцатое мая, и пошел отвечать на телефонный звонок.

Сейчас телефонной трубки на тумбочке не было.

И я все понял. Понял, почему такая легкость в теле и почему ветер в окно не дует. Не могу сказать, что меня это удивило или испугало. Две минуты назад я больше удивился тому, что подо мной не скрипит паркет. Он всегда скрипел, с тех пор как я въехал в эту квартиру много лет назад. Я знаю каждую плашку – одна попискивает, вторая ухает, третья жалобно поет. И на каждую я сегодня наступал. Ни одна не отозвалась.