— Хорошо, — улыбается довольно Кузьмич, откидывается на высокую спинку кресла, складывает руки на живот.
Я только хочу отдать Вове приказ, чтобы он попытался уговорить Кузьмича ехать с ними, как он говорит сам:
— А вы, Андрей Кузьмич, с нами не поедете?
В ответ Кузьмич удивленно вскидывает брови и усмехается:
— А мне с вами зачем?
— Ну вы ведь сказали, что хотите увидеть, как Казачинский страдает, вот я и подумал, что вы захотите смотреть лично.
Кузьмич подается вперед и холодно, чеканя каждое слово, отвечает:
— А я и так, Вова, увижу все своими глазами. Ты сам лично наберешь меня вот через этот коммуникатор, — он достает из ящика стола устройство, напоминающее планшет, и протягивает Вовану, — я буду смотреть и заодно скажу пару напутственных слов, прежде, чем Ярик Казачинский отправится в ад.
Вова нерешительно усмехается, забирает коммуникатор.
— Ладно, иди уже, — говорит ему Кузьмич. — Ты сегодня ночуешь здесь с братвой. Не хочется, чтобы ты вдруг где-то потерялся.
— Даже в мыслях не было, — начинает Вова, но Кузьмич его перебивает и недовольно гаркает:
— Иди, Чернышевский. У меня дела, я не могу заставлять ждать серьезных людей.
Кузьмич уже не обращает на него внимания, что-то набирает на пэку, говорит:
— Подгони машину к входу.
Вова выходит и тихо произносит:
— Гребанный мудак.
И тут я с ним полностью согласен.
Какое-то время я еще нахожусь с Вовой, но тут, по сути, ничего интересного не происходит. Он сидит с братками в прокуренной комнате, они гоняют фильмы, потом один из них вырубается, второй уходит спать куда-то в другое место. А Вова словно только того и дожидается.
— Ты еще здесь? — шепотом спрашивает он.
В ответ я отдаю ему мысленный приказ снова трижды себя ущипнуть.
Он удовлетворенно кивает и шепчет:
— Подожди немного.
Через полчаса, когда браток, оставшийся в комнате, начинает громко храпеть, Вова сразу же встает и уходит. Он решительно шагает по коридору, останавливается у одной из дверей, заходит в коморку, больше напоминающую кладовую уборщицы, и с верхней полки достает черный ящик. Там внутри лежат три пэку. Вова находит свое, кладет в карман, а затем подымается наверх.
Завод работает и в ночи. Производство грохочет и горит раскаленным металлом. Работа здесь не останавливается ни на секунду. Хотя рабочие, в отличие от дневной смены, все же заметно ленятся — вялые и сонные мухи.
Вован выходит на улицу, полной грудью вдыхает ночной воздух, закуривает, смотрит по сторонам, убеждается, что поблизости никого нет, а затем быстрым шагом направляется в небольшое строение: без окон с одной лишь дверью.
Он заходит внутрь, запирается на засов, здесь темно — хоть глаз выколи. Вова включает пэку, и это дает хоть немного света. Он быстро находит номер Бессонова и отправляет: «Станица Раевская, ул. Владимира Хамелеона, д. 56. 19:00. Для доказательства будет видеосъемка с Чащовским». Отправляет и тут же удаляет у себя сообщение.
— Я хочу, чтобы Кузьмич ответил за все, — зло шипит Вова, наконец-то дав волю чувствам. — Моя мать больна, он мразь, посмел шантажировать ею. Знает, ублюдок, что она мне дорога. Что у меня больше никого нет!
Пока активировать голос я не спешу, для начала, по всей видимости, Вовчику нужно выговориться и выпустить пар.
— Если я его сдам, — продолжает он шипеть, — если даже его посадят, от высшей меры он все равно отмажется. Я знаю, что его не казнят. Слишком много связей и денег у этого ублюдка! И знаешь, что, Леня? Он сядет и будет жить в тюрьме как король. Я знаю, о чем говорю. Он и оттуда будет проворачивать свои дела! И он найдет меня. Нет, одним законом тут не отделаешься. Этот скот должен умереть. Его не должно быть! Я его убью!
Активирую демонический голос:
— ТАК, УГОМОНИСЬ! — грохочу я. — ТЫ ЕГО УБИВАТЬ НЕ БУДЕШЬ. Я ПОНИМАЮ ТВОЮ ЗЛОСТЬ, НО СЕЙЧАС НЕ ВРЕМЯ ДЕЛАТЬ ГЛУПОСТИ.
— Да мне плевать! Он должен сдохнуть! — в сердцах восклицает он, бьет кулаком об стену. Довольно больно, кстати, бьет, я ведь тоже чувствую.
— ВОВА, ОН ПОЛУЧИТ ПО ЗАСЛУГАМ! — говорю я. — НО НЕ СЕЙЧАС. СЕЙЧАС МЫ ДОЛЖНЫ СДЕЛАТЬ ВСЕ ПРАВИЛЬНО. ПРОСТО НАБЕРИСЬ ТЕРПЕНИЯ. Я ТЕБЕ ОБЕЩАЮ. ПРОСТО ДОВЕРЬСЯ МНЕ.
Вова молчит, раздраженно пыхтит, пытается успокоиться, на нервах выпаливает:
— Ты точно обещаешь? Поклянись, что он умрет?!
Мысленно вздыхаю. Ну что за детский сад?
— КЛЯНУСЬ, — говорю я и к этому мигу время активации голоса как раз подходит к концу.
— Хорошо, — резко успокаивается Вован. — Значит, я могу быть спокоен. Значит, мы уроем этого мудака.
Значит, придется урыть, раз подопечного это беспокоит. Хотя и мне самому честно говоря не слишком хочется, чтобы он потом из тюрьмы нас допекал. А судя по тому, что сказал Вован, он это сможет сделать, в это я верю.
Вова выходит из темноты, осматривается, убеждаясь, что свидетелей нет и шагает обратно к заводу.
— Я спать, — говорит он, — и ты ложись. Нам всем нужно хорошо отдохнуть. До завтра.