Бес в ребро

– Нет. Нужно допросить старуху, продавщицу цветов, она стояла около самой машины и все видела…

– Слушаюсь! Еще? – спросил он, я видела, как у него багровеет кожа на лысине, я боялась, что этот неопрятный пух вспыхнет от раскаляющего Бурмистрова гнева. Но мне уже некуда было отступать.

– Надо разыскать спутницу Шкурдюка и Чагина.

С ними была девушка, ее зовут Рита. Она после драки бесследно исчезла, в милиции ее уже не было. Она пропала не случайно…

– Ага! – крякнул Бурмистров. – Звучит внушительно. А главное, легко исполнимо. В нашем городе живет, наверное, не больше пары тысяч Рит. Ведь нетрудно проверить, кто из них был в машине со Шкурдюком. Но это неважно. У вас все?

– Пока все, – сказала я обреченно, догадываясь, что сделала все возможное, чтобы навредить Ларионову.

– А теперь послушайте меня. Вы отдаете себе отчет в том, что ваше поведение – вопиющая бестактность на грани наглости?

– Почему? – поразилась я.

– Вы, козыряя своим удостоверением, приходите ко мне, опытному работнику, и поучаете меня, кого надо допрашивать, кого искать, кого наказывать…

– Разве я вас поучала? Я просила вас…

– Вот именно! – вознесся он серо-синим облаком надо мной. – Вы хотите заранее обвинить меня в тенденциозности и необъективности! А я, к вашему сведению, еще сегодня утром послал в таксопарки запрос с просьбой откликнуться шоферу, участвовавшему в инциденте…

– Я вас не хочу ни в чем обвинять! Я просто боюсь, что энергия искреннего заблуждения уведет вас очень далеко…

– Ага, понятно! Как раньше говорили: ваше дело – восемь, когда надо, спросим! И не учите меня жить и работать! Вы для этого еще вполне молоды! Так что идите и не мешайте мне работать…

Я катастрофически опаздывала. И хоть на посту не оказалось Церберуни – я пулей пролетела от входа до лифта и рысью мчалась по коридору, – но пяти минут мне все-таки не хватило. Ворвалась в репортерскую, а Сережка Егоров благословил:

– Ну-ка, бегом к главному! Звонил недавно, разыскивал…

– Что сказал ему?

– Мол, ты где-то здесь бродишь. Не то в машбюро пошла, не то в буфет… Он велел сразу явиться. Ты нигде не прокололась?

– Вроде бы нет. Во всяком случае, пока не знаю…

– Давай газуй тогда быстрее…

Главный говорил по телефону. Он вообще любил говорить в нашем присутствии по телефону, поскольку так уж выходило, что беседовал он по этому красивому белому аппарату только с начальственными персонами. И разговаривал он так непринужденно-товарищески с невидимыми нам собеседниками, так государственно– озабоченно, с легким вздохом и еле заметной усмешкой, что нам, не имеющим доступа к этому телефону, был очевиден привычно тяжелый груз ответственности, разложенный поровну между главным и его абонентами, и ощутимо было всесилье их власти, данной этой ответственностью, и виден масштаб дел, которые обсуждались по этому телефону, – всегда спокойно-дружески, доверительно, с ясным пониманием, что громадье этих проблем не решить суетясь, азартно горячась, задышливо волнуясь.

Главный ни с кем по телефону не ругается, он и нас не ругает, а зловеще журит и грозно-ласково жучит. Этот тон соответствует его внешности – величественного седовласого красавца, донжуира и успешливого ходока по бабам…

– Ты, Полтева, чем занимаешься? – спросил он меня, договорившись по телефону увидеться с кем-то завтра на активе.

– Сдала в секретариат статью о новой коллекции Дома моделей, – нерешительно ответила я. И добавила для внушительности: – А сейчас пишу статью о проблемах молодежного театра…

– Молодежного театра? – прищурился он и усмехнулся. – А мне показалось, что тебя сейчас больше волнуют проблемы юридические. Следственные, так сказать…

Что-то больно екнуло в груди, и меня охватил страх – беспричинный, панический, будто я сделала что-то ужасно постыдное, и эта стыдобушка выплыла на общественный погляд и публичное мое посрамление.

– Ну, ты что молчишь? – Убеждаясь в справедливости своих подозрений, главный чугунел от обиды. – Ты что в прокуратуре делала?

– Я хотела выяснить судьбу одного человека, – сплетающимся языком пробормотала я.

– Какого человека? – Главный говорил тоном и словами, которыми, по моим представлениям, и должен говорить следователь, – при всех обстоятельствах у него звучало все убедительнее, чем невнятное блекотание Бурмистрова. – Кто этот человек?

– Кто человек? – переспросила я и подумала, что мне никогда не объяснить ему, кто такой Ларионов, какое он имеет отношение ко мне и почему я им занимаюсь. – Человек этот штурман, приезжий, приличный человек. И влип…

– А кто тебе поручал ходатайствовать за него? – наливался пенящимся гневом, как пивом, главный. – Ты понимаешь, что всех нас подводишь?

– Почему? – запоздало возмутилась я. – Я ходила туда вовсе не от имени газеты…