Бес в ребро

Барбароссом[1] прозвала милиционера Наташа — за рыжую щетину. Но в парикмахерской не все так хорошо знали историю, поэтому Барбаросс быстро превратился в Барабаса или просто Барбоса. У девушек он вызывал смешанное чувство уважения и презрения. Говорили, что в прошлом этот немолодой мент был одним из лучших оперов Петровки, но не поладил с новым начальством, ушел в участковые и теперь дожидался пенсии, собирая дань в подвластном ему районе. Был он, конечно, стервец редкостный, но не хуже остальных. Несколько раз заведующая призывала его на помощь, чтобы выпроводить из салона пьяных бомжей, которые впадали в ступор от одного убийственно ласкового взгляда его прищуренных глаз.

Неужели Марина Станиславовна действительно расскажет о Любочкиных подозрениях этому ехидному толстяку? Конечно, для нее спокойствие в салоне важнее всего. Лена не сомневалась, что Барабас только посмеется над ними и посоветует заниматься своими делами, как только что велела сама заведующая Любочке.

— Здорово, красавицы! — пробурчал Барбос. Он был почему-то не в духе. — У тебя давление не скачет, нет? — по-свойски обратился он к Марине Станиславовне. — Я как мешком по голове стукнутый, все из-за этой грозы проклятой.

— Да гроза уж полдня как прошла, Виктор Семеныч, — пропела заведующая. — Это у вас само по себе скачет. Надо провериться.

— Проверяйся, не проверяйся… Ну, как тут у вас, порядок? Пойдем, красавица, мы с тобой в тот раз не договорили.

— Карин, организуй кофе, — вполголоса скомандовала заведующая, пропуская в свой кабинет участкового.

— Без кофеина и без сахара! — громко добавил Барбос, не оборачиваясь.

Дверь за ними закрылась. Карина послушно отправилась в закуток, выполняющий роль кухни, и оттуда послышалось, как звякает ложечка о стеклянную банку. Через минуту девушка появилась с пластмассовым стаканчиком в руках, налила в него горячую воду из автомата и проскользнула в кабинет.

Проблема чая и еды была решена в «Шпильке» по принципу «Максимум комфорта — минимум усилий». Здесь не было даже электрического чайника, без которого не обходится ни одно уважающее себя рабочее место, зато имелась микроволновка. Кофе растворимый, чай в пакетиках, посуда одноразовая. Кипяток наливался из автомата с горячей и холодной водой, которым могли также пользоваться клиенты. Все было организовано так, чтобы сотрудники не тратили лишнего времени на приготовление еды и питья и могли всецело отдаваться работе.

Лене это сперва показалось странным, потому что работы в салоне было не так уж много. Но Карина, имеющая некоторое отношение к владельцам «Шпильки», рассказала, что заведение открывалось с очень дальним прицелом. Во-первых, чтобы забить место, потому что хозяева хотели создать сеть эксклюзивных салонов и распространить ее по всей Москве. А во-вторых, в расчете на клиентуру из двух больших элитных домов, которые еще только строятся через дорогу, рядом с торговым центром. Потому здесь высокие цены и дорогой дизайн, и работают такие квалифицированные мастера, как Любочка и Наташа — их переманили из центральных салонов. А Марина Станиславовна — она просто суперменеджер в парикмахерском деле, таких на всю Москву — единицы. «Так что тебе повезло, — важно добавила Карина. — Максимум через год здесь будут очереди на недели вперед и такие заработки, что подруги обзавидуются. А пока есть время, набирайся опыта, учись».

И Лена училась — главным образом у Карины, которая объяснила ей в первый же день: «Чем ты мажешь клиенток и как делаешь массаж — это дело десятое. Хорошей косметики полно, массажировать почти все умеют. Человек запомнит не качество крема, а то, какая ты милая и внимательная, и только из-за этого будет считать тебя классным косметологом. И так везде — стрижешь ты или чинишь унитазы. Если тебе жалко лишний раз улыбнуться, то в сервис лучше не соваться».

Лене не было жалко, но у нее еще не выработалась привычка так радужно и безостановочно улыбаться, так ласково убалтывать клиентов, как это получалось у Карины. В училище ничего подобного не проходили. И вообще, она с детства привыкла слышать, что смех без причины — «оч-чень нехороший признак», как любил повторять их учитель физкультуры. И беспричинные улыбки относились туда же, к тем же признакам. У них в школе училась девушка, которая мечтала стать то ли моделью, то ли манекенщицей и потому каждую минуту улыбалась без всякого повода, показывая все тридцать два белоснежных зуба. Лена была тогда еще совсем малявкой, и они бегали на этаж к старшеклассникам, чтобы посмотреть, как эта красавица улыбается во весь рот, и похихикать, покрутить пальцем у лба за ее спиной. У той девушки еще прозвище было — «Колгейт».