Бес в ребро

— …Очень многих привлечет предлагаемая нами модель повседневного туалета деловой женщины… — вещала в микрофон главный художник-модельер, похожая своим пронзительным голосом и просторным яростно-красным платьем на пожарную машину.

Я не сомневаюсь, что наш главный, который так высоко ценит сезонные демонстрации новинок одежды трудящихся, безусловно, выгнал бы меня из редакции, если бы я явилась на службу вот в таком повседневном туалете деловой женщины. А думать о том, как посмотрел бы он на меня в вечернем платье, «глубоко декольтированном на спине и украшенном меховой накидкой», я просто боялась.

Мне всегда любопытно, для кого проектируют и шьют эти поразительные наряды.

Кто эти бесстрашные женщины, которые не боятся рассердить начальство своими вызывающими повседневными «деловыми костюмами» и недорогими вечерними платьями, отделанными «благородно-скромной норкой»?

А вдруг — жутко подумать — они вовсе не ходят на работу? Нет у них никаких начальников. И зависти менее нарядных сотрудниц поэтому тоже не опасаются. А сидят себе беззаботно в креслах рядом с нами.

Вот они, бойкие женщины, молодые и поношенные, красиво причесанные, в изысканном макияже, с радужно мерцающими блестками переливающихся камней на пальцах, запястьях, в мочках, на гладких и морщинистых шеях.

И одеты эти женщины-почитательницы художественного поиска нашего Дома моделей — вовсе не в изыски его модельеров и портных, а сплошь в ассортимент промтоварного магазина «Березка», не считая щеголих в натуральной закордонной «фирме».

Что же они тут делают? Наверное, то же самое, что и на всех модных спектаклях, скандальных вернисажах и знаменитых премьерах. Они демонстрируют себя. По-видимому, больше Дунька не рвется в Европу, она подтянула ее к себе для местного повседневного употребления.

И называется это гуляние словечком всеобъемлющим — «тусовка».

Я подтолкнула локтем Ларионова:

— Пошли?

Он удивленно взглянул на меня:

— А вам для задания не надо досматривать?..

— Нет. Читатели получат из моего отчета исчерпывающее представление о направлении моды в этом сезоне…

Когда мы вышли на улицу, я поинтересовалась:

— Так в чем же вас обвиняет следователь?

Ларионов грустно усмехнулся:

— О, это большой и печальный список. Хулиганство, умышленная порча государственного имущества, причинение телесных повреждений…

— А вы причинили Чагину телесные повреждения?

— Наверное, — неуверенно предположил Ларионов. — Скорее всего у него сотрясение спинного мозга…

Дождь угомонился, ветер стих, я и сама не заметила, что мы идем по улице через тихий слепой осенний вечер, туманно-серый, пахнущий палой листвой, бензином, мокрой землей.

Ларионов предложил:

— Может быть, зайдем куда-нибудь, поужинаем?

— Наверное, никуда не попасть…

— Почему? — решительно не согласился он. — Вот кафе «Зенит», я сегодня в нем обедал, договорился, что приду ужинать. Очень вкусно кормят…

Я рассмеялась:

— Какой же вы, однако, предусмотрительный человек.

— Что делать! — обрадовался Ларионов. — Мне сказали, что по вечерам здесь играет замечательный джаз.

Я с интересом посмотрела на него:

— Послушайте, Ларионов, а вы что, ухаживаете за мной?

Он снова привычно засмущался, пожал плечами, неуверенно ответил:

— Ну, нет, наверное. Хотя, с другой стороны, мне бы хотелось сделать вам что-нибудь приятное. — Помолчал, подумал и спросил: — А может быть, это и есть ухаживание?

В кафе было полно народу, но стол, обещанный Ларионову, дожидался нас. На столе красовались кувшин сока охряного цвета, бутылка шампанского, ваза с фруктами и лоточки с увядшей закуской. Видимо Ларионов твердо запланировал этот ужин еще до встречи около кинотеатра. И до своего похода к следователю! Стол был наверняка оплачен им заранее.

— Что будем есть? — спросил Ларионов.

— Да что дадут, — сдалась я сразу на милость извечного победителя — общепита.

— Нет-нет, здесь действительно вкусно готовят, — заверил Ларионов, подошел к официантке, что-то быстро ей сказал. Мы еще толком не расселись на своих стульчиках, а нам уже принесли две огромные отбивные с жареной картошкой.

Официантка предложила:

— Вам открыть шампанское?

— Нет, спасибо, я сам, — отпустил ее Ларионов, взял в руки тяжелую зеленую бутылку с чалмой из серебряной фольги и стал откручивать ее проволочные удила. Пена энергично рвалась на волю — хлопнуть, забушевать, всех облить в последний раз, но Ларионов открыл для нее маленькую щелочку, и она, зашипев пронзительно, устало вздохнула, еле слышно чпокнула и выплеснулась в бокал аккуратной пузыристой шапкой над соломенно-желтым вином. Ларионов протянул мне бокал, мы чокнулись, и я спросила:

— А пьем-то за что?

— За все хорошее в этом мире. За его неожиданность, за беду и боль в радости, за встречи. Да пьем за все! — махнул он рукой и отпил из своего бокала?

Мы сидели неподалеку от маленькой эстрады. Сейчас она была пуста, а на пустых стульях лежали отсвечивающие металлом и лаком инструменты.

Ларионов кивнул на эстраду:

— Они, наверное, ужинают, скоро придут…