Бес в серебряной ловушке

«Лотте, дружище. Прости что не показываюсь на глаза. Я боюсь снова навлечь на тебя беду. В воскресенье за тобой следил какой-то олух в монашьей рясе.

Брат, не серчай, но я вскрыл твой подарок. Думал что это из-за него весь сыр-бор. Только оказалось зря испортил. На ощупь внутри нет никаких особых тайн. Я так ничего и не понял, ты должен рассмотреть его сам.

Лотте, будь осторожен. И поменьше доверяй людям. Все очень серьезно. Со многими из тех кто пытался нам хоть чем-то помочь, случилась беда. Расследование в графстве власти прекратили. У церкви больше назначать встреч нельзя. Я найду безопасное место, дай время. А пока оставь мне ответ у госпиталя Святого Франциска в Каннареджо. В нише прямо под постаментом каменного распятия справа от входа есть глубокая щель. У этого распятия часто останавливаются солдаты, так что ты никого не удивишь.

И вот еще что. Давешние маргаритки мой посыльный подарил дочке лавочника и уже назавтра в этой лавке обо мне расспрашивал высокий смуглый офицер с двумя шрамами на губах. Я не знаю что и думать, брат. О каждом нашем шаге вмиг кто-то узнает.

Я жду твоего ответа. Не рискуй. П.»

Вслед за письмом шла ехидная приписка полуразмазанными чернилами, корявая и явно набросанная второпях:

«Спасибо за новый букет. Очень тронут. Только не вздумай класть мое письмо под подушку».

…Годелот дважды перечел письмо, а потом поднес лист к свече. Глядя, как съеживается в пламени бумага, он вновь усмехнулся. Пока Пеппо оставался верен своему несносному нраву, все казалось преодолимым.

Глава 29 Честь деревянных солдатиков

Он все не умирал. Воздух со странным прерывистым скрежетом всасывался в изуродованные болезнью легкие, будто кто-то пытался привести в действие рассохшиеся кузнечные мехи. Узловатые кисти рук с искривленными пальцами то бессмысленно бродили по тощему одеялу, то елозили по впалой груди, словно ища на ней сдавливающий обруч. Уже два дня он колебался на краю агонии и продолжал жить…

Паолина давно знала плавную вязь длинного текста наизусть, но не отрывала взгляда от страницы молитвенника: она чувствовала, как мутный взгляд умирающего скользит по ней, будто холодные капли стекают по коже, и от этого ощущения хотелось сжаться в комок и отереть лицо подолом рясы. Она догадывалась, что ее посадили у этого скорбного ложа, потому что прочим сестрам уже наскучило читать бесконечную отходную над несчастным.

Его звали Пьетро, и едва ли он был намного старше тридцати. Но тело, изглоданное войной и болезнями, отслужило свое. Ветеран. Слово, которое произносилось мальчишками в Гуэрче, как титул. Семь букв, овеянных романтикой и славой. Двое дядьев Паолины сбежали на войну еще подростками, гонясь за этими блистательными химерами.

А угасающий сейчас на комковатом тюфяке человек провел в армии пятнадцать лет, досыта вкусив от их сомнительных щедрот. Пятнадцать лет фальшивой славы и пустотелой романтики, изжевавших Пьетро до костей и выплюнувших убогий остаток на скрипучую койку богадельни, будто пустую виноградную кожицу.

Прежде Пьетро любил порассказать о своем прошлом, и Паолина знала, что он был выгнан из полка за убийство на дуэли капрала, оклеветавшего его за игорным столом. Голод и нужда быстро сделали свое дело, и теперь Пьетро доедали чахотка и лютая злоба на короткую и несправедливую жизнь.

Аркебузир Таддео, слушая этот пламенный рассказ, желчно смеялся своим каркающим смехом, уверяя, что за этакий фортель по уставу положена казнь, а стало быть, мерзавец наверняка врет и выгнали его за шулерство и пьянство. Потом оба долго бранились, а Паолина молча меняла кому-то компресс на пылающем в лихорадке лбу, невольно думая, как страшно слышать ссору двух полумертвых людей…