Бес в серебряной ловушке

– Даром что я на твоем коне сижу, так теперь еще и на шею тебе сяду? Так не пойдет. Сейчас в деревнях Троицу празднуют. Нужно на ярмарку заглянуть, там я непременно монетой разживусь.

Годелот подозрительно взглянул на мерзавца:

– Тебе снова неймется? И думать забудь, висельник, вот в городе будешь – там и промышляй.

Но Пеппо спокойно принялся за еду.

– Я по карманам шустрить и не затеваю. Больше незачем.

Годелот лишь скептически скривился, однако тетивщик, почувствовав недоверие шотландца, раздраженно щелкнул пальцами по своей потрепанной весте.

– Да не для себя я старался, Мак-Рорк. Я и на гроши прожить могу, невелика птица. Не хочешь – не верь, но и я кое-что о совести слыхал. Только вот когда на глазах мать умирает – не до Господних тут заповедей.

Кирасир промолчал и принялся ожесточенно разламывать хворост. Крыть было нечем, а где-то на дне души вдобавок зашевелилось прежде незнакомое неприятное чувство.

Он всегда незатейливо мерил других по себе. Ну а как иначе? Только вот вправе ли он, выросший под надежным крылом отца, осуждать этого мошенника, не зная и горсти его забот?

Пастор не раз пытался растолковать Годелоту значение слова «ханжество». Юнец так и эдак выворачивал звучное словечко, не понимая его смысла до конца. А сейчас слово само всплыло в памяти, и кирасир отчетливо понял – это оно и есть. То самое, чем он, будто щитом, отгораживается от несносного Пеппо, возомнив себя лучше и чище этого слепого одинокого отчаянного парня.

– Ладно, не кипятись, – промолвил он наконец, – прости, не по злобе сболтнул.

Пеппо лишь пожал плечами. Он, конечно, вовсе не собирался сознаваться, но сам прекрасно понимал, что огрызается больше по привычке. Отчего-то грубоватая прямолинейность шотландца не вызывала в нем обычного ожесточения. Скоро их пути разойдутся, но – тут Пеппо мысленно улыбнулся, – пожалуй, слово «шельмец» не такое уж обидное…

* * *

Два часа спустя отдохнувший вороной с двумя всадниками уже приближался к деревне Гуэрче. Небо выцвело от сгущавшегося зноя, дубы негромко бормотали тяжкими резными кронами, а тракт курился не оседающей пылью от часто проезжавших телег. Массивные, настежь распахнутые сельские ворота с основательными петлями и широкая утоптанная улица обличали, что в здешних краях заправляет светский зажиточный вельможа. Крепкие частоколы подворий, свежий камыш на крышах домов и хорошо кормленные волы радовали глаз – нищеты в Гуэрче не знали.

Ярмарку попутчики отыскали быстро: праздничная неделя всегда делает рыночную площадь сердцем любого местечка, а если селянам есть что продать заезжим да еще у самих найдется монета на привезенный товар – тут не грех забыть недавние склоки и отвести не избалованную радостями душу.

Но неугомонный Пеппо не дал Годелоту как следует осмотреться в шумной и живописной толчее. Прислушавшись, он негромко проговорил:

– Вон там скоморохи толпу веселят. Туда-то нам и нужно.

Годелот удивился, но его снедало любопытство: как прохвост собирается добыть денег, если и правда не воровством? А посему он безропотно оставил вороного у трактирной коновязи и направился за Пеппо на звуки лютни, бубна и сиринги.

Потешные действа, любимые народом, хотя и мало одобряемые церковью, всегда собирали на ярмарках множество зрителей. И сейчас скомороший балаган окружала верещащая толпа детворы, а пыльная площадь, где расположились музыканты, была полна танцующих.

Надо сказать, здесь стоило бы задержаться, даже если вы завсегдатай самых бонтонных городских приемов. Города живут модой и ее новинками. Швеи и вышивальщицы соревнуются в мастерстве и оригинальности. Ну а кто же пустится в тарантеллу, если один только подол бального туалета, отделанный венецианским кружевом, обошелся в половину приданого?

В деревнях же не знают модных новинок. Три-четыре раза за год из сундуков вынимаются драгоценные наряды, доставшиеся в наследство от матерей, тетушек, а порой и прабабок. Мелкий речной жемчуг и цветной бисер, кропотливые стежки вышивки на слегка выцветшем льне, узкие бархатные ленты – чей-то невиданный подарок, скорее всего к свадьбе, а еще дешевая, но такая нарядная тесьма, купленная за целых три села отсюда. Каждое платье здесь – целая история, куда более занятная, чем тот самый кружевной подол, пусть даже и в половину приданого ценой…

Пока кирасир с удовольствием озирался, ловя на себе заинтересованные взгляды юных селянок, Пеппо тронул его за плечо:

– Теперь помоги, без глаз несподручно. Погляди, есть в толпе девушки, что не танцуют?

Шотландец снова подозрительно взглянул на мошенника, но всмотрелся в толпу:

– Вон, есть одна. Худышка – я таких и не видал. Собой, правда, невзрачная, зато косы – глаз не отвести. Улыбается, но досадливо так. Тоже, наверное, танцевать хочет, а не приглашает никто.

Пеппо кивнул:

– Подскажи мне, как к ней подойти, не заплутать.

– Справа, шагах в десяти, между кузнецом и старухой. У нее колодец прямо за спиной, она аккурат в тени журавля.

Тетивщик улыбнулся и снял с шеи платок.

– Ну, попытаю удачи.