Бесчестие миссис Робинсон

Когда Изабелла с безмятежным видом описывала эти сцены в своем дневнике, возможно, на виду у детей и мужа, никто не мог предположить, какие образы теснились в ее голове и на страницах тетради. Фиксируя свои встречи в тайной книге, она воскрешала в памяти трепет нарушения закона, трепет наслаждений, остроту которым придавала опасность разоблачения.

Глава шестая Будущее — ужасно

Булонь и Мур-парк, 1854–1856 годы

В конце октября 1854 года, когда не прошло и нескольких недель после ее свиданий с Эдвардом Лейном, Изабелла и ее семья уехали из Англии во французский рыболовецкий порт Булонь-сюр-Мер, где сняли на зиму дом. В булонском порту[69] пассажиров с парового парома загоняли в таможню для проверки паспортов, а затем их встречал на набережной натиск шумных агентов из отелей и пансионов: «Отель “Европа”! Гостиница “Купальня”! Гостиница “Лондон”!» Чуть дальше, на деревянной пристани, рыбаки разбирали свой улов и плели сети.

Изабелла поселилась с Генри, сыновьями и слугами в трехэтажном доме номер 21 по улице Зала для игры в мяч. Здание составляло часть крутой террасы, идущей вдоль северной стороны Тинтеллери — прекрасного парка на склоне холма, где ежедневно во второй половине дня совершали променад модные экспатрианты, разодетые в шелка и атлас. «На зиму мы обосновались на очень приятной площади в Булони, — писала Изабелла Джорджу Комбу, — и мальчики регулярно ходят в школу в главный колледж города». После увольнения Джона Тома Альфред и Отуэй недолго посещали дневную школу в Беркшире. Теперь они присоединились к значительной группе британских мальчиков в городском муниципальном колледже, либеральном заведении, где, как надеялись их родители, они приобретут хорошее знание французского языка[70].

В Булони жили более семи тысяч британцев[71], составляя четверть от общего числа населения, и еще сто тысяч посещали город каждый год, приезжая из Фолкстона. По сравнению с другими городами Северной Франции Булонь была оживленной, даже космополитической, а стоимость жизни на континенте была дешевле, чем в Англии. Разгар сезона приходился на осень, когда небо по эту сторону Ла-Манша казалось более голубым. В Булони имелись две английские церкви, два английских клуба (с бильярдом, карточными столами и британскими газетами) и две английские читальни с библиотечными абонементами. Некоторые приехавшие из Британии были беспутными людьми, скрывавшимися от долгов или скандала, другие приезжали поправить здоровье. Привезя сюда семью, когда строительство нового дома в Беркшире закончилось, Генри Робинсон мог надеяться на улучшение здоровья жены, французского своих сыновей и собственных финансов.

Чарлз Диккенс жил в Булони за месяц до приезда Робинсонов. В ноябрьском номере журнала «Хаусхолд уордс» он объяснял притягательность этого курорта. «Это яркий, веселый, приятный, радостный город; и если вы прогуляетесь по одной из его трех хорошо вымощенных главных улиц ближе к пяти часам пополудни, когда воздух насыщен тонкими кулинарными ароматами, а в окна его гостиниц (а гостиниц там множество) можно увидеть длинные, накрытые к обеду столы, коим сложенные в виде вееров салфетки придают роскошный вид, вы справедливо рассудите, что это необыкновенно хороший город, чтобы поесть и выпить». На эспланаде гости смотрели в подзорные трубы на меловые английские скалы на другой стороне канала. При хорошей погоде они заезжали с пляжа в море в деревянных купальнях. Диккенс был очарован рыбацким кварталом Булони, «где через узкие, взбирающиеся на холмы улицы висели огромные коричневые сети». Кричали на крышах чайки, и порывы ветра разносили по переулкам запах рыбы.

Улица, на которой жили Робинсоны, поднималась к старому, обнесенному стеной городу на вершине холма, который Диккенс сравнил со сказочным замком, окружающие дома коренились в глубоких улицах, как бобовые стебли. Город, казалось, был наводнен детьми, заметил он в очерке «Наш французский курорт». «Английские дети с гувернантками, читающими романы и прогуливающимися в тени аллей, или с нянями, сидящими и сплетничающими; французские дети с их улыбающимися боннами в белоснежных чепцах». Альфред, Отуэй и Стенли пополнили ряды этой детворы.

В ноябре того года на побережье Северной Франции обрушился ряд штормов, знаменуя начало холодной зимы. Генри вернулся в Англию, где провел большую часть следующих месяцев, надзирая за бизнесом в Лондоне и строительством дома в Кавершеме. Погода по эту сторону Ла-Манша была еще суровее: Темза замерзла, а морозы в Беркшире замедлили работы по сооружению дома. Приехав на несколько дней в Булонь в феврале 1855 года, Генри сказал жене, что въехать в новый дом удастся не раньше июня.