Бесчестие миссис Робинсон

Идя по своему списку, судьи устанавливали, что является жестокостью, как доказать прелюбодеяние, где предел господства мужа над женой и детьми. Поступая так, они забрасывали публику историями о домашнем несчастье. «Каждый, с кем обсуждаешь любой неудачный брак, — говорилось в передовице в «Дейли ньюс» в конце мая, — тут же сопоставляет это дело с другим, которое вызывает упоминание о третьем; и вследствие этого тебя начинают преследовать образы проклятых домов». Даже королева Виктория, похоже, внезапно обеспокоилась судьбой данного института. «Думаю, люди слишком много женятся, — писала она в мае своей только что вышедшей замуж дочери Викки. — В конце концов это такая лотерея, а для бедной женщины — очень сомнительное счастье». Чарлз Диккенс, чьи романы много послужили восхвалению викторианского дома среднего класса, сам впал в состояние семейного кризиса. В пятницу 11 июня, за три дня до начала слушания дела Робинсонов, Диккенс объявил, что они с женой Кэтрин подписали документ о раздельном проживании. Избрав частное соглашение, Диккенс по крайней мере избежал публичности судебного зала. В газетах он отрицал слухи, что совершил прелюбодеяние с молодой актрисой или с сестрой жены. «Дыхание этого злословия», сказал он, оскорбляет его читателей, «как нездоровый воздух».

Глава девятая Сожги этот дневник и будь счастлив!

Вестминстер-Холл, 15 июня 1858 года

Ко вторнику 15 июня новость о процессе Робинсонов получила распространение. Когда в 11 часов утра собрался суд, несколько известных юристов протиснулись в душный зал, чтобы следить за слушаниями. Среди них был бывший лорд-канцлер Генри Брум, прославившийся успешной защитой королевы Каролины, обвиненной в неверности, когда Георг IV пытался развестись с ней в 1820-х. Лорд Брум мог знать о родословной Изабеллы, о которой в ходе суда не упомянули: в 1820-х он сидел в палате общин рядом с ее дедом Джоном Кристианом Керуэном, таким же землевладельцем с северо-запада Англии. Первые сообщения о деле «Робинсон против Робинсон и Лейна» появились в прессе в тот же день.

Из трех судей сэр Крессуэлл Крессуэлл лучше всех ориентировался в сложностях нового закона, возглавляя Суд по бракоразводным и семейным делам с января, но председательствовать на слушаниях должен был сэр Александр Кокберн. Ему нравилось находиться в центре внимания, а дело Робинсонов уже вызывало больший интерес, чем любое другое из заслушанных этим судом. Также у него была особая заинтересованность к ссылкам на безумие, поскольку имя себе он сделал в суде в 1843 году, обеспечив оправдательный приговор на основании невменяемости: он вызвал в Олд-Бейли девять врачей, чтобы доказать, что его клиент, Дэниел М’Нагтен, находился в состоянии «ярко выраженного и пугающего бреда», когда пытался убить премьер-министра Роберта Пиля. Этот вердикт произвел революцию в представлениях о психическом расстройстве и уголовной ответственности, превратив оправдание на основании невменяемости в обычное явление в уголовных судах. Теперь адвокат мог доказывать, что его, по видимости, нормальный клиент совершил преступление в минуту помрачения рассудка — или, как предложат барристеры в деле Изабеллы, ошибочно признался в преступлении во время приступа безумия.

Начал Форсит — от лица Эдварда Лейна. Обычно первым обращался к судьям адвокат ответчика, а не соответчика, но Изабелла согласилась на первенство защитника Эдварда; это означало, что его защитники смогут подвергнуть ее свидетелей перекрестному допросу, но ее защитники не могли перекрестно допрашивать его свидетелей. Они надеялись, что дело против Эдварда быстро рухнет, а с ним и дело против Изабеллы.

— Мой ученый друг признал, — начал Форсит, — что не располагает достаточными доказательствами вины соответчика, но последствия подозрения слишком серьезны для доктора Лейна, и мне не было бы оправдания, если бы я упустил возможность обратиться к вашим светлостям и представить доказательства. Честь, репутация, семейное счастье и средства существования доктора Лейна — все стоит на карте этого расследования.

Суд, отметил он, посчитал дневник допустимым в качестве доказательства против Изабеллы, но не против Эдварда.

— В отношении этого джентльмена он должен приниматься как несуществующий, словно никогда не был написан. Следовательно, я отмету таким образом все соображения и ссылки на данный дневник.

Без дневника как доказательства, сказал Форсит, «найдется ли дело с более ничтожными обвинениями в прелюбодеянии против соответчика, чем нынешнее? Вот доктор Лейн, молодой мужчина, имеющий жену и семью, обвиняется в нарушении супружеской верности с женщиной пятидесяти лет, потому что видели, как он гулял с ней в своем парке и шептался за обеденным столом, и потому что ее видели в его кабинете, через который свободно ходили все обитатели дома, а его — однажды встретили выходящим из ее комнат».

Он напомнил суду, что доктор общался со всеми дамами — пациентками Мур-парка.