Бесчестие миссис Робинсон

— Сам этот дневник показывает, что миссис Робинсон — женщина в здравом уме, способная обсуждать даже весьма серьезные вопросы. Это личный журнал очень романтичной, но тем не менее очень умной женщины, достаточно сведущей для бесед о науке и тонких материях.

Кокберн перебил:

— В любой психиатрической клинике вы найдете человека, способного делать то же.

Зрители засмеялись.

Судья сухо указал Бовиллу, что сами по себе литературные устремления не являются доказательством безумия, теперь же он напомнил Чемберсу, что интеллектуальная изощренность не свидетельствует о здравом рассудке.

— Защита основывается на том, — продолжал Чемберс, — что миссис Робинсон находилась под воздействием заболевания матки, но данное основание стоит на песке. Не было приведено никаких сведений о нынешнем состоянии ее здоровья или о том, когда она предположительно излечилась. Мы даже точно не знаем, от какого недуга она страдала.

Он напомнил суду о ранних записях, посвященных Эдварду.

— Очевидно, что он имел привычку читать миссис Робинсон отрывки из стихотворений, и она очень ясно описывает свою первую любовь к тому джентльмену. После первой с ним встречи она назвала его красивым мужчиной.

Когда Эдвард «позволил себе фамильярничать с другой женщиной», добавил он, она нашла его «не столь приятным».

Надо отдать доктору Лейну должное, сказал Чемберс, ему в течение нескольких лет пришлось отвергать заигрывания миссис Робинсон, отвечая на ее авансы холодностью и сдержанностью. Однако в итоге «он, к сожалению, не сумел справиться с искушением, которое предлагалось ему в виде обольщения со стороны приятной и любящей женщины». Тот факт, что никто не видел, чтобы он позволял себе большие вольности по отношению к миссис Робинсон, сказал Чемберс, доказывал только его осторожность, а не отсутствие вины.

Кокберн отложил слушания. Судьи, заявил он, не спеша обдумают свое решение.

В течение следующих нескольких дней большинство газет, которые летом были столь склонны оправдывать Эдварда Лейна, молчали по этому поводу. «Дейли телеграф», ранее в этом году называвшая дневник «чепухой в тетрадке», даже опубликовала заметку, где говорилось, что доктор может быть виновен: «Никто, читая ее дневник, в котором поминутно расписаны события каждого дня, не может усомниться в правдивости изложенного там». Показания Эдварда Лейна, убеждала газета, не рассеяли таинственности, окружающей это дело. Он подтвердил все в дневнике, кроме секса, и его перекрестный допрос возродил сложный вопрос: почему Изабелла не отрицала адюльтера — и не вызвала доктора свидетелем, — когда дело слушалось в церковном суде. «Доктору Лейну весьма повезло, что он сумел воспользоваться законом, принятым, похоже, к его выгоде, по которому ему позволили появиться на свидетельском месте и дать показания о своей невиновности. Но никто, хоть сколько-нибудь знакомый с человеческой натурой, не склонен будет слепо верить показаниям джентльмена, поставленного в столь необычные обстоятельства». Довод его адвокатов, что Изабелла потеряла рассудок, писала «Телеграф», был «очень удобной теорией».

С лета, когда начался процесс Робинсонов, заявления о безумии стали воспринимать как в высшей степени спорные. В июне 1858 года романист (и энтузиаст водолечения) Эдвард Бульвер-Литтон похитил и насильно поместил в частную психиатрическую лечебницу свою жену Розину, после того как она объявила его лжецом на публике в ходе предвыборной кампании. Джон Конолли, психиатр, лечивший Кэтрин Кроу, признал ее душевнобольной, но когда ту обследовали повторно после шумихи в прессе, и он, и Форбс Уинслоу объявили ее психически здоровой. Также в газетах появились подробные сообщения о явно неоправданном содержании в клиниках миссис Тернер, мистера Рака и мистера Лича. Диагноз «душевное расстройство», особенно удобный диагноз, воспринимался теперь с новым скептицизмом.

За недели, прошедшие после показаний Эдварда Лейна, суд рассмотрел ряд вызвавших тревогу дел. В субботу 27 ноября сэр Крессуэлл Крессуэлл вернулся к прошению Каролины Марчмонт, которая хотела получить судебное разлучение со своим мужем, бывшим священнослужителем, из-за его жестокости. В качестве приданого она принесла громадную сумму в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, объяснялось в ее прошении, и с самого начала они с мужем ссорились из-за денег. У мистера Марчмонта была привычка требовать у нее наличные, сказала она, по сто фунтов разом. Он стоял над ней, «совсем белый», а «глаза его метали молнии». Он грубо обращался с ней, когда она ему отказывала, называя ее «адским огнем», «раздраженной кошкой», «грязной шлюхой», «пьяной ведьмой» и того хуже. Мистер Марчмонт заявлял, что его провоцировали: жена была прижимистой, контролировала денежные вопросы, отличалась подозрительностью, сквернословием и раздражительностью, особенно (часто) в тех случаях, когда выпивала слишком много хереса.