Беседа

Послушайте пульс поэзии Михаила Светлова — и вы услышите пульс эпохи. История России входит в тесную комнату молодежного общежития, дверь которой открывает поэт Михаил Светлов. А как известно, «от студенческих общежитий до бессмертия рукой подать».

Тихо светит месяц серебристый…
Комсомольцу снятся декабристы.

Комсомолец слышит бряцанье кандалов, видит Пушкина за письменным столом, следит за входящими в каземат Муравьевым-Апостолом и Рылеевым. До всего ему есть дело, во все дела истории он хочет вмешиваться.

Он бежит сквозь раннее ненастье…
Разве можно было не спешить,
Чтоб непоправимое несчастье
Как угодно, но предотвратить.

И поэт и его герои очень действенно, бурно, вспыльчиво реагируют на события истории.

Этому была подчинена вся жизнь Михаила Светлова. Он писал: «Можно не иметь ни копейки денег и быть щедрым. Можно иметь массу денег и быть скупердяем». Его любимым героем был «Парень, презирающий удобства». Мечтатель, романтик, подвижник.

Михаил Светлов всего более ценил золотые прииски души. Он говорит по этому поводу:

Я недаром погибал от жажды,
Я фронтов десяток пересек,
В душах комсомольцев и сограждан
Собирая золотой песок.

Его биография — это люди, с которыми он жил и работал. Люди, с которыми он шел бок о бок в дни войны, люди, события, история. С этой точки зрения он богат.

Богат я! В моей это власти —
Всегда сочинять и творить,
И если не радость и счастье.
То что же мне людям дарить?

Перед нами не баловень судьбы и не беспечный юноша, отрастивший тяжелую шевелюру и легко проматывающий достояние отцов. Михаил Светлов не прощал ни краснобайства, ни прожектерства. Он чувствовал себя опытным прорабом на стройке города-юности.

Вот как Михаил Светлов определяет главную черту молодых людей своего поколения. «Эта главная черта, — говорит он, — влюбленность. Влюбленность в бой, когда родина в опасности, влюбленность в труд при создании нового мира, влюбленность в девушку с мечтой сделать ее спутницей всей своей жизни и, наконец, влюбленность в поэзию и искусство, которые ты тоже никогда не покинешь».

Поэзия Михаила Светлова требовательна. Будучи добра к человеку, она предъявляет к нему максимальные требования. У поэта есть стихотворение «Трибунал». Заседает революционный комитет чувств.

Я еще в годах двадцатых знал,
Бегая по юности просторам,
Что наступит этот трибунал
С точным беспощадным приговором.
Скоро ль будет счастлива земля?
Не в торжественном, священном гимне,
А со мной все горести деля,
Партия моя, скажи мне!
Как ты вычерпаешь, Комсомол,
Бездну человеческого горя?
Суд на совещание ушел,
Мы сидим и мерзнем в коридоре.

Да, он судил о людях по большому счету. Он был строг и взыскателен. И он был добр и ласков. Настолько, что если бы ему пришлось на время стать хирургом, то первую же операцию он сделал бы на себе. Такой это был человек.

Жил он среди нас так недавно, простой, душевный, волшебник и сказочник, умевший все обыкновенное превращать в необыкновенное. Он отправлялся в поисках чудес, как отправляются с лукошком по грибы. Он искал в людях сказку, и он дарил им лукошко, полное поэзии. Творить чудо из дарованной человеку жизни — вот в чем он видел свое призвание поэта. Это легко почувствовать в его стихах, в его пьесах и песнях, статьях и выступлениях, в его, к сожалению, незавершенных, исполненных глубины чувства и мыслей «Взрослых сказках», впервые публикуемых в нашей книге.

Читателю этой книги придется встретиться с очень своеобразным явлением. Я сказал, что Михаил Светлов серьезный и глубокий поэт. Его серьезность и глубина проявляются, однако, не в потужливом желании вещать и изрекать истины, не в многозначительных выкриках, не в академической отрешенности. Нет, все, что ни делал Михаил Светлов, он делал с легкой иронией, с усмешкой, с улыбкой. Его сочинения — это беседа с читателем-другом[1]. Остроумие его было мудрым, снимавшим необходимость в какой бы то ни было цитатности.

Поясню это на примерах.

Однажды Михаил Светлов получил боевое задание командира. Когда поэт вернулся, командир сказал ему: «Говорят, был такой огонь, что нельзя было поднять голову».

Светлов ответил: «Можно было поднять голову, но отдельно».