Беседа

Поэма — это колоссальное здание, вроде здания Московского университета. Вот так надо ее строить. У нас есть примерно шесть высотных зданий, а университет — один. Дай бог нам создать такую поэму.

За поэму вам не надо было браться. Нужно запастись большим количеством продуктов, чтобы не проголодаться, пока прочитаешь ее до конца. Но есть в ней хорошие строчки:

Звезды зажглись понемножку,
Их столько сегодня друг к другу прижалось,
Что кажется, все их собрали к окошку
И больше вокруг ни одной не осталось.

Очень хорошо: скопище звезд в окне.

Или:

Когда застилают девичьи постели,
Не место здесь даже небесным светилам.

Правильно, никто не имеет права видеть, как раздевается девушка.

А вот плохие строчки:

То станет подушка холодной, как льдина,
То вдруг — не притронешься, так горяча.
Наташа, Наташа, родная дивчина,
Ты что это плачешь одна по ночам?

Вы меня щекочете, хотите, чтоб я заплакал — очень это нехорошо.

Женские руки
Сильны, незлобивы.
Какою тяжелой дорогою шли вы.

На руках ходят, но только в цирке.

Если два человека сделают мне одинаковое замечание, я задумаюсь.

Надо уметь беспощадно выкидывать блестящие строфы, если они мешают хорошим стихам. Нужно, чтобы был живой организм, а не медуза. Медуза — тоже организм, но какой-то расплывчатый.

Великолепное четверостишие:
Мечтал ты о ракетном корабле,
Чтоб звезды проносились чередой,
И навсегда остался на земле
Под холмиком с фанерною звездой.

Эти строки сразу завоевывают, а меня трудно завоевать: я человек сложный.

Ты повернешь свое лицо
Под свежий ветер улицы.

Лицо не поворачивают, поворачивают голову, а лицо подставляют.

Я знаю, что солнце почетным жильцом
В квартирах уютных навечно пропишется.

Здесь хохмачество, а не образ, который дан изнутри. Это остротка, снижающая авторитет стихов.

И ты в душе моей, как елка,
Живешь зеленою всегда.

Отчего ваша любимая позеленела? Довели, значит?.. Я нашел точные слова, связанные с елкой: «Ты не линяешь никогда».

Вы считаете, что у вас свободный стих. Он не свободный, а неумелый.

У вас ложная манера Маяковского. Подражать ему невозможно… Когда видишь лестницы строк и нет чудовищного темперамента Маяковского, остается плохое впечатление.

Представьте, что я со своей внешностью буду выдавать себя за Илью Муромца. Это, конечно, не получится. Вот о чем идет речь.

Вы пишете:

Глаза орла
полны тревоги птичьей.

А какая же может быть тревога у орла — медвежья, что ли?

Возьмем такие пушкинские строчки:

Тяжелозвонкое скаканье
По потрясенной мостовой.

Что это — аллитерация? Нет, колоссальное видение! Вы думаете, что здесь простое сочетание гласных и согласных? Когда мы читаем эти строки, становится тяжело от видения…

Разве Блок поражает аллитерацией? Я вижу его и страдаю.

У Исаковского нет ни одной вычурной рифмы, а поэт он прелестный.

На стыке двух степных дорог
Могилы горький бугорок.

Что за «горький бугорок»? Вы что, бугорком закусывали?

Читаю у вас:

И к собственному сердцу примеряя
весь этот мир,
почти еще совсем не обжитой.

Получается слишком большое сердце и слишком маленький мир. Надо бы иначе — примерить свое сердце к миру.

Есть такая игра — «Гигантские шаги». Вспомнил о ней и подумал: где наши гигантские шаги?

Много лет назад я написал несколько стихов, ставших популярными. А сейчас задача — одолеть «гигантские шаги».

Или, скажем, другой пример. Когда люди меряют свои силы на силомере, стрелка сначала идет очень быстро, а дальше, особенно на последних миллиметрах, очень трудно бывает выжимать. Давайте же «выжимать» эти миллиметры.

Нарочитый темперамент, напыщенность приводят в стихотворении к совершенно обратным результатам.

В любви бы к людям
Мне не знать границы,
Все амбразуры бы закрыть собой!

Александр Матросов закрыл своим телом одну амбразуру и навечно остался народным героем. А закрыть все амбразуры — это уже не героизм, это профессия.

Скажите, хорошая рифма: «ласкаю — уступаю»? (Голос с места: «Плохая».) А вы знаете, что так рифмовал Пушкин? (Голос с места: «Это ничего не значит».) Нет, это очень многое значит. Перечитайте «Брожу ли я вдоль улиц шумных». Там есть четверостишие: