Читаем Беседа Солженицына с Витторио Страда полностью

Это тоже не маленький вопрос. Да, русская литература выросла под сильным влиянием православия. Даже у авторов, которые не были верующими, — всё равно это сильное поле православное охватывало литературу столетиями. Поэтому в русской литературе всегда нравственная нота, нота сочувствия ко всем страдающим была очень сильна. Она пронизывала все произведения, выражаясь и в большом, остром интересе к социальным проблемам, — а в условиях, когда у нас в России не слишком шибко было с гласностью и публичностью, литература заменяла многие другие виды человеческого общения, это так. Когда пришла советская эра, то, надо сказать, коммунистическая власть умело проэксплуатировала это направление. В русской литературе по инерции так был силён интерес к социальной жизни и нравственной, что коммунистическая власть захватила его в капкан и направила по своему пути, то есть как будто бы оставила литературу на продолжении той же традиции, а на самом деле прямо наоборот: заставила её служить казённым государственным заказам — и всё это подавалось как интерес к социальным событиям, сочувствие к людям и к великим идеям. Так мы испытали сильное мучительное извращение, которое, конечно, лучшие мастера всегда понимали, но они ведь оставались почти подпольными, как Булгаков, как Ахматова, как другие. Они понимали и не приняли этой уловки, но публичная литература превратилась в такую вот пустую казённую говорильню — видимая литература, наружная.

И вот теперь, когда произошло новое крушение социального строя, и произошла всеобщая коммерциализация… (А насколько наш капитализм самый дикий по сравнению с западным, на Западе и вообразить такого нельзя, — настолько и коммерциализация приняла самые дикие формы.) Так вот, кроме накопившегося у людей за десятилетия противодействия казёнщине, когда литературу заставляли служить государственной идее, — теперь выработалось сильное течение принципиального отказа от всякой традиции в русской литературе. Я бы сказал, это течение даже имеет характер интеллектуального сладострастия, то есть с какой-то сладострастной ненавистью отвергается всякая социальная роль литературы, всякое включение её в какие-либо проблемы общественной жизни. Отказ ото всей традиции литературы, разрушение всех иерархий, какие в литературе были, отрицание всяких авторитетов — это наложилось как реакция на коммунистическое издевательство в течение 70 лет. Так что мы потерпели двойное крушение: одно — дикий хаос коммерции и второе — это негативное, гневное отношение к традиции. — И что же с традицией? Она, конечно, бьётся за себя, она бьётся, но на книжном рынке её позиции слабы, она не может в этом коммерческом соревновании устоять.

А произошло у нас страшное явление: вместе с административным распадом России, который уже факт, произошёл и культурный распад России. Культура перестала быть цельноединой в государстве. Сейчас почти нет возможности найти такой орган печати или такое издание, где бы напечатать — и прочла бы вся Россия. Нет, то, что в центре кипит, — от центра далеко не распространяется, а то, что в областях, — в одной области есть, в другой нет. Если в какой области меня читают, потому что издали, в соседней области стонут: где достать ваши книги? негде достать. Люди покинуты центральным образованным классом, покинуты государственной заботой, покинуты самим единством государства, они на местах пытаются отстоять какие-то традиции нашей страны. Конечно, там растут таланты, конечно, они вырастут. Я никогда не поверю, что наша литература может кончиться, оборваться. Она вынырнет, но при таком разорванном культурном пространстве — нелегко. И конечно, у нас выходят хорошие книги, но они не имеют тиража, их нигде нет. У нас воют библиотеки без новых поступлений. Книги купить дорого, у нас две трети населения в нищете, а библиотеки, вот, не имеют поступлений, поэтому — что читать?.. Положение культуры бедственное, его будет трудно преодолеть.

Оставляя в стороне текущую политику, несомненно, можно констатировать, что российское общество в целом изменилось и продолжает меняться. В своих публицистических выступлениях вы всегда заостряли внимание на социальном развитии, обустройстве России. Ожидали ли вы до 90-х годов, что эволюция примет подобный характер? Как Вы оцениваете сегодняшнюю ситуацию и перспективы её изменения?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кланы Америки
Кланы Америки

Геополитическая оперативная аналитика Константина Черемных отличается документальной насыщенностью и глубиной. Ведущий аналитик известного в России «Избор-ского клуба» считает, что сейчас происходит самоликвидация мирового авторитета США в результате конфликта американских кланов — «групп по интересам», расползания «скреп» стратегического аппарата Америки, а также яростного сопротивления «цивилизаций-мишеней».Анализируя этот процесс, динамично разворачивающийся на пространстве от Гонконга до Украины, от Каспия до Карибского региона, автор выстраивает неутешительный прогноз: продолжая катиться по дороге, описывающей нисходящую спираль, мир, после изнурительных кампаний в Сирии, а затем в Ливии, скатится — если сильные мира сего не спохватятся — к третьей и последней мировой войне, для которой в сердце Центразии — Афганистане — готовится поле боя.

Константин Анатольевич Черемных

Публицистика
Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное
Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное