Беседка любви

Мартин приподнялся на локте и посмотрел на нее:

— И что ты обо всем этом думаешь?

Френсис пожала плечами и отбросила волосы с лица.

— Я думаю, — начала она, — что я слишком молода, чтобы навсегда остаться вдовой. Мне всего тридцать лет.

— Мне двадцать четыре, — сказал Мартин.

— Это неважно. Не обязательно быть одного возраста.

Миссис Френсис Бэнкс говорила ему, что они не слишком похожи, и что ее это не волнует, и еще многое другое. Она говорила, что хочет заключить с ним соглашение. Он может выкрикивать имя другой женщины в постели, ей все равно. Он привлек ее и покорил, и ей хотелось бы, чтобы он был с ней, чтобы прогнал ее одиночество и стал отцом ее маленькой дочки.

Да, это будет соглашением, но, быть может, точно такое же соглашение заключили мистер и миссис Класкер. Дэниэл будет рядом с Клэр и сделает ее жизнь в Лонгвуд-Фолс более терпимой. Мартину хотелось верить в то, что Клэр счастлива, а Дэниэл действительно хороший человек. А еще — что она продолжает заниматься скульптурой и никогда не перестанет.

Потрясенный Мартин лежал в чужой кровати и думал о том, сколько собственных ожиданий и надежд они с Клэр предали: свадьба, которую они никогда не сыграют, дети, которые у них никогда не родятся, — малыши с ее рыжими волосами и его серыми глазами.

— Наши дети обязательно будут художественно одаренными, — как-то давным-давно сказала Клэр. — И хорошими поварами.

— Мне их жалко, — ответил Мартин. — Повара-художники. Тяжело им придется в жизни.

— Нет, — возразила Клэр. — Не думаю. Зато когда мы станем совсем старыми и беззубыми, они будут готовить нам мягкое, легкое пюре и затейливым узором раскладывать его на тарелке.

Сейчас Мартин почти видел этих воображаемых детей, которых ему никогда не придется баюкать, подбрасывать в воздух, водить в школу или сажать на плечи и нести сквозь толпу. Дочь Френсис, Луиза, была милой, застенчивой девочкой, с темными, как у матери, волосами. В ее глазах и изгибе губ чувствовалось что-то трагическое, вероятно, появившееся после того, как ее отец умер от сердечного приступа. Малышке тогда было всего два года. Мартину нравилась Луиза, и он знал, что если останется с Френсис, то на самом деле станет отцом девочки. Это не казалось ему такой уж плохой идеей. Он не мог обещать Френсис достать с неба солнце, луну и звезды, но она и не просила. Главной любовью ее жизни, несомненно, был первый муж, Джеймс, профессор факультета философии, у которого она училась в Кембридже и которого боготворила до самой смерти.

Френсис не требовала от Мартина неистовой страсти и пылкой любви. Ей на самом деле подошло бы что-то похожее на страсть и любовь, к тому же — Мартин быстро догадался — эти два чувства не обязательно должны были входить в один комплект. Френсис возьмет, что сможет, и так же поступит он сам. Они поняли друг друга.

Когда спустя месяц после свадьбы Клэр, восемнадцатого августа 1956 года, в англиканской лондонской церкви прошла скромная церемония венчания Мартина Джозефа Рейфила и Френсис Антонии Бэнкс, он не написал об этом за океан женщине всей своей жизни. Это было бы жестоко. Он до сих пор злился на Клэр за то, что она первая отказалась от их отношений, но больше ни в чем ее не винил. Сейчас все это стало приобретать какой-то смысл. Во время медового месяца, который Мартин и Френсис провели в Позитано, они остановились в красивом доме у моря, окруженном лимонными деревьями. Фрукты напомнили ему запах Клэр. Весь медовый месяц Мартина преследовал аромат ее кожи, ее волос, словно она была призраком, скользящим по комнатам дома. Но Клэр не была призраком, она была живой, дышащей женщиной, которая никогда не будет ему принадлежать. Во время медового месяца Мартин беспробудно пил и часто сидел на террасе с сигаретой, хотя всегда терпеть не мог этой привычки у других людей. Когда на небе загорались первые звезды, Френсис приходилось звать его в дом.

— Уже темно, — говорила она, подходя к нему и обвивая руками его плечи. — Почему бы тебе не пойти со мной?

Мартин неохотно вставал, тушил сигарету, полной грудью вдыхал цитрусовый аромат, наполнявший вечер, — давно знакомый и глубоко любимый запах, — поворачивался и шел к дому с женщиной, которая теперь была его женой.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ