— Музейный квартал призван решить несколько задач. Во-первых, нам нужно разработать, научно обосновать и обеспечить экспонатами экспозицию, посвященную XX в. Согласитесь, это не логично, если музейная экспозиция завершается эпохой Александра Третьего, когда мы живем уже в XXI в. Во-вторых, нам нужно расширять хранилища, что само по себе является очень сложной задачей.
— Утраты были, но незначительные. Они связаны не столько с хищениями, сколько с известным периодом продаж по указанию Наркомпроса, в ведении которого находилась музейная сеть.
— Да, Луначарский и его последователи. Это была в основном продажа антиквариата с целью получения средств для индустриализации — всего порядка 900 предметов из драгоценных металлов и драгоценных камней, т. е. ювелирных изделий. У нас, кстати, очень хорошая коллекция изделий из драгоценных металлов. Кроме того, были очень большие передачи из Исторического музея в другие музеи. Сейчас это звучит немножко странно, но тогда Наркомпрос, а несколько позже Министерство культуры считали своим долгом заниматься профилированием коллекций. Рассуждали так: если музей исторический, то зачем ему ценные художественные произведения. Мы сейчас проводим сверку, выявляем все акты передач. Пока полной картины нет, но уже ясно, что в другие музеи и, может быть, даже и в какие-то организации было передано несколько тысяч предметов. Правда, в результате подобных передач мы тоже кое-что приобрели. Например, саблю Наполеона, которая была подарена им графу Шувалову во время пребывания на Эльбе. Она участвовала в Гражданской войне, а потом попала в Музей вооруженных сил, посвященный истории Красной Армии, и оттуда как непрофильный экспонат была передана в Исторический музей. Таких примеров можно привести много. Знаменитая икона Владимирской Божьей матери была в Историческом музее, и от нас ее передали в Третьяковскую галерею. А «Обнаженная» Ренуара покинула коллекцию Петра Ивановича Щукина, подаренную Историческому музею, и оказалась в Музее изобразительных искусств имени Пушкина.
— С чисто юридической точки зрения об этом можно было бы говорить, ведь завещание Щукина имеет юридическую силу. Но мы, музейщики, исходим из того, что история формирования коллекции — это тоже один из признаков ценности музейных предметов.
Я не сторонник всех этих переделов — они слишком далеко заводят. Достаточно вспомнить ситуацию, которая сложилась после развала Советского Союза. Тогда тоже некоторые музеи в бывших союзных республиках предъявляли претензии. Но в конце концов этот вопрос был снят с повестки дня. Мы ни от кого ничего не требуем и сами никому ничего передавать не собираемся.
— В предшествующую эпоху это, конечно, звучало бы кощунственно. Сейчас, когда годовой оборот антикварного рынка, который стал явлением не только экономической, но и культурной жизни, приближается к миллиарду долларов, это вопрос не праздный. Но, насколько я знаю, таких оценок никто не проводил, во всяком случае официально. И это, может быть, даже хорошо, потому что криминальная ситуация у нас в стране непростая. Да и трудно было бы провести какую-то более-менее точную оценку в силу величины собрания и многообразия составляющих его предметов и культурно-художественных ценностей. Но, думаю, что стоимость собрания Исторического музея составила бы существенную долю годового бюджета Российской Федерации.
— Возможно, это несколько миллиардов долларов.
— Если отбросить часть средств, которая идет на так называемые капитальные вложения — я имею в виду капитальный ремонт, реставрацию зданий и т. п., — то бюджет на содержание музейного штата, на эксплуатацию, экспозицию, выставки, издания сейчас составляет около 250 млн руб. в год.
— Около тысячи.
— Очень большое.