Беседы

Так, значит, находясь в таком плохом состоянии, томясь жаждой похвал, считая своих слушателей, ты хочешь приносить пользу другим? «Сегодня у меня было гораздо больше слушателей». – «Да, тьма». – «Пожалуй, с пятьсот». – «Что ты! Почитай, с тысячу». – «У Диона никогда не было столько слушателей». – «Откуда ему?!» – «И они тонко чувствуют рассуждения». – «Прекрасное, господин, и камень привести в движение может». Вот слова философа, вот состояние намеренного приносить пользу людям! Вот человек, внявший разуму, прочитавший сочинения о Сократе как сочинения о Сократе, а не как сочинения Лисия и Исократа! «Часто удивлялся я, какими же доводами…»[368] Но нет: «“каким же доводом…” – это более гладко, чем то». Да разве вы прочитали их не так же, как читаете одишки? Ведь если бы, конечно, вы читали их так, как следует, то не этому всему предавались бы, но вот что скорее видели бы: «Анит и Мелет убить меня могут, но повредить мне – нет»[369] и «Я ведь всегда такой, что не могу ничему моему внимать, кроме того довода, который мне при рассмотрении представляется наилучшим»[370]. Кто, поэтому, слышал когда-нибудь, чтобы Сократ говорил: «Я знаю то-то и учу этому»? Но он отсылал одного туда-то, другого туда-то. Потому-то и обращались к нему с просьбой представить их философам, и он водил и представлял. Но нет, по-твоему, он приглашал: «Приходи сегодня послушать мою беседу в доме Квадрата[371]». Что мне слушать тебя? Хочешь показать мне, что ты изящно сочетаешь слова? Сочетаешь, человек. И какое в этом благо для тебя? – «Но ты похвали меня». – Что ты имеешь в виду под этим «похвали»? – «Скажи мне: “О!” и “Изумительно!”» – Вот говорю. Если же похвала есть то, что философы относят к категории блага[372], за что могу я похвалить тебя? Если излагать правильным слогом есть благо, докажи мне это, и я похвалю. – «Так что же, разве такие вещи следует слушать без удовольствия?» – Ни в коем случае. Я-то и кифареда слушаю не без удовольствия. Так разве из-за этого я должен выступать кифаредом? Послушай, что говорит Сократ: «Да и не пристало бы мне, граждане, в этом возрасте, подобно юноше, выступать перед вами с складными речами»[373]. «Подобно юноше», – говорит он. Это ведь действительно изящненькое искусство – выбрать словечки и сочетать их, выступить с блестящим чтением или речью, да посреди чтения возгласить: «Эти вещи не многие могут понимать, клянусь вашим спасением!»

А философ на слушание приглашает ли? Разве не подобно тому как солнце само по себе притягивает к себе свое питание[374], так и он притягивает к себе тех, кто намерен получить пользу? Какой врач приглашает, чтобы лечились у него? Хотя я слышу, что в Риме теперь и врачи приглашают. Однако при мне[375] они приглашались. «Приглашаю тебя прийти и послушать, что ты в плохом состоянии и ты заботишься обо всем, но только не о том, о чем должен заботиться, и что ты не знаешь блага и зла и ты злополучный и несчастный». Прекрасное приглашение! Да ведь если всего этого не внушает слово философа, значит, мертвы и само оно и говорящий его. Руф говаривал: «Если вы удосуживаетесь хвалить меня, значит, я говорю пустое»[376]. Потому-то он говорил так, что каждый из нас сидел и думал, что кто-то, конечно, наябедничал про него Руфу, – так проницателен был он, так выставлял перед глазами зло каждого.

Школа философа, люди, это лечебница[377]. Выходить оттуда должны не удовольствие испытав, но боль. Вы ведь приходите туда не здоровые, но кто с вывихнутым плечом, кто с опухолью, кто со свищом, кто с головной болью. И вот я усядусь и буду изрекать вам ноематишки и эпифонематишки[378], чтобы вы выходили, расхваливая меня, тот, уходя с таким же плечом, с каким пришел, тот – с такой же головой, тот – с тем же свищом, тот – с той же опухолью? И вот ради того молодым людям уезжать из дому, оставлять своих родителей, друзей, родных, бренное имущество, чтобы говорить тебе «О!», изрекающему эпифонематишки? Это ли делал Сократ, это ли Зенон, это ли Клеант?