Беседы

17 марта народ проголосовал за сохранение Союза Советских Социалистических Республик. На второй день он собирает в Огареве всех представителей союзных республик и вопреки воле народа ставит вопрос о создании Союза Суверенных Государств. Я и Крючков выступили: «Михаил Сергеевич, это противоречит народному волеизъявлению, армия развалится!» — «А, ты ничего не понимаешь, иди». И больше меня не пригласили. То же самое и с Крючковым.

В августе 1991 г. можно было развязать гражданскую войну, но я не стал захватывать аэродромы, все части вывел из Москвы, приказал никому не стрелять, и кровопролития не было. Три человека погибли совершенно случайно. Войска ввели для охраны. Пока мы охраняли — все было в порядке. Не стали охранять — и три мешка самых лучших бриллиантов оказались в Америке. Вы помните, был такой Козленок? И ведь бриллианты не возвратили.

— А если бы можно было вернуться в то время, как бы Вы поступили, зная, что произойдет дальше?

— Историю не перепишешь. Сейчас можно только фантазировать.

— Когда Вы почувствовали, что Горбачев — государственный изменник? Или не было такого ощущения?

— Дело не в ощущениях. Если воля народа — сохранить Союз, а он проводит политику, идущую вразрез с этой волей, то это, по-моему, и есть измена.

— А как Вы к Ельцину относились в то время?

— Как к шуту, пьянице и лгуну, как к человеку, недостойному звания человека. А как можно относиться иначе, если он при всех оправлялся под самолетом или спал пьяный, когда его ждали члены парламента. Это просто неуважение. Вообще, Ельцин был неглубокий политик. Им руководили Яковлев, Афанасьев, Шеварднадзе, Ростропович — все те, кто входил в так называемую демократическую платформу.

— Насколько оборонный потенциал страны уменьшился за горбачевский период?

— Этого я точно не знаю, но думаю — раз в 100.

— Представим себе, что возникает какая-то серьезная угроза, конфликт с НАТО. Как Вы думаете, НАТО нас боится?

— Конечно, не боится.

— А вот еще ситуация: грузино-осетинский конфликт, американский корабль подходит к побережью Крыма, и кто-то с набережной стреляет по нему из гранатомета. Что произойдет дальше? Американцы ответят?

— Трудно сказать. Задачки можно формулировать как угодно. Такой выстрел может остаться без ответа. С другой стороны, Америка может ударить и по Крыму, и по Москве или по любому нашему портовому городу. Все возможно.

— Т. е. в плане обороноспособности у нас все держится на честном слове?

— Я думаю, что и честное слово — тоже вранье. Хотя сейчас говорят, что армия приобрела новый облик: раньше были дивизии, армии, фронты, а теперь бригады и корпуса. В бригаде три батальона.

— Как Вы думаете, война возможна?

— Полагаю, возможна. Об этом говорят сами американцы. Бжезинский спит и видит, как бы разделить Россию на три части — Московию, Сибирь и Дальний Восток.

Сейчас в Москве засилье зарубежных фирм, русские работают на иностранцев. Во время войны у немцев в промышленности было занято 32 млн рабочих, в том числе 2,5 млн наших пленных, а у нас — 18 млн, но техники мы произвели больше. За счет чего?

— За счет энтузиазма и профессионализма?

— Во-первых, у нас есть все свое — и уголь, и сталь, и нефть. А они одной только хромовой руды привезли из Швеции 10 млн т, а еще говорят, что Швеция нейтральная страна. Приборы для немецких самолетов и танков делали в Швейцарии. Вся Европа на них работала, кроме Англии. А мы голодали, спали у станков, но дело делали. Почти всю промышленность пришлось переместить с запада на восток. Строят где? Там, где люди. Строили больше на западе. А сейчас какая политика? Как Вы думаете, нужно ли направлять людей в Сибирь, чтобы ее осваивать?

— Нужно. Иначе мы ее потеряем.

— А теперь смотрите, что происходит, какая политика проводится: Уссурийское автомобильное училище ликвидировали, Уссурийское суворовское тоже. В Хабаровске закрыли строительное училище, в Благовещенске закрыли два училища, еще одно — в Омске. Когда я командовал Дальневосточным военным округом, на его территории было 6,5 млн населения, а сейчас меньше 5 млн.