Беседы и суждения

Принесение жертв знаменитым горам и рекам составляло привилегию императоров. Впрочем, и удельные князья пользовались правом принесения жертв духам известных гор и рек, но только находящихся на территории своих владений. Таким образом, принесение жертвы духу горы Тай-шань, лежавшей в пределах княжества Лу, вельможею Цзи было предвосхищением прав луского князя.

Философ сказал: «Благородный муж ни в чем не состязается, а если уж необходимо, то разве в стрельбе; но и в этом случае он поднимается в зал, приветствуя своих соперников и уступая им, а спустившись, – пьет чару вина. И в этом состязании он остается благородным мужем».

Состязающиеся в стрельбе в составе трех пар вступают на арену, которою служит галерея, попарно, делая друг другу три приветствия и стараясь выразить знаки взаимной уступчивости. По окончании состязания они спускаются все вместе; победитель приветствует побежденных и пьет чару вина.

Цзы-ся спросил: «Что значит стих „Ши-цзина“: „Прелестна ее лукавая улыбка, выразительны ее прекрасные очи, словно разрисованные по грунту?“ Философ сказал: „Разрисовка производится после грунтовки“. „В таком случае и церемонии отходят на задний план“, – сказал Цзы-ся. Философ сказал: „Понимающий меня – это Шан (Цзы-ся), с которым только и можно говорить о «Ши-цзине“.

Смысл этого разговора заключается в том, что как в живописи грунт является основою для рисования, так и преданность и искренность являются основами, сущностью церемоний или правил, определяющих жизнь человека, которые поэтому, как наружное проявление этих принципов, занимают второстепенное место.

Философ сказал: «О сяских церемониях (правилах жизни) я мог бы говорить, но дело в том, что удел Ци не дает для этого достаточных данных; мог бы я говорить и об иньских церемониях, но сунский удел не дает для этого достаточных данных, по недостатку записей и творений мудрых людей; если бы их было достаточно, то я мог бы ссылаться на них».

Циские князья происходили от Юй’я, а Сунские – от династии Инь, и таким образом они являлись хранителями старых уставов и правил, но у них Конфуций не находит достаточных данных.

Философ сказал: «При великих жертвоприношениях царственному предку и праотцам его после того, как совершено возлияние ароматного вина, у меня уже нет охоты продолжать смотреть».

По совершении возлияния, которое совершалось в начале жертвоприношения для вызывания духов и с достаточным благоговением, остальная часть обряда совершалась небрежно, и потому Конфуций как строгий ритуалист не хотел присутствовать при этом.

Некто спросил о значении великого жертвоприношения предку и праотцам его. Философ ответил: «Я не знаю, но кто знал бы его значение, для того управление Вселенной было бы так же легко, как показать это», – и при этом он указал на ладонь.

Так как в этом обряде выражается память об отдаленных усопших, которая, говорят толкователи, возможна только для людей, достигших высшей степени гуманности, сыновней почтительности, искренности и уважения, то естественно, что для лица, обладающего такими нравственными совершенствами, и притом в такой высокой степени, управление патриархальным Китаем было бы делом весьма легким.