Беседы на Евангелие от Марка

Отец Амвросий обвел всех глазами и прямо направился к нему. Не говоря ни слова, он положил ему руку на голову и посмотрел в глаза своим любящим взглядом.

"Что со мною случилось тогда, — рассказывал потом дворянин, — я не понимаю, не могу объяснить, но знаю только одно, что я опустился на колени..."

Это не была сила гипнотизма. Это была сила любви.

Это обаяние любящей души почувствовал .и признал за о. Амвросием даже такой скептик и враг православного монашества, как граф Л. Толстой. После одной встречи и разговора со смиренным старцем он не мог удержаться, чтобы не заметить: "Этот отец Амвросий совсем святой человек. Поговорил с ним и легко стало на душе... Чувствуешь близость Бога..."

Второе условие плодотворности подвига служения — это смирение. Даже любовь не может возродить человеческое сердце без смирения. Любовь гордая, любовь, полная самомнения, обыкновенно деспотична и требовательна и может скорее замучить человека, сделавшегося ее жертвой. В результате часто получается взаимное озлобление.

Смирение в подвиге служения состоит не столько в том, что человек берет на себя самую низкую и грязную работу, но главным образом в полном бескорыстии и отсутствии эгоистических мотивов любви. Мы все знаем, что любить можно или для себя, или для другого, любимого. Плотская любовь, влюбленность, любовь жениха к невесте — вот типичный образец любви для себя. Человек здесь ищет прежде всего своего счастья, своего наслаждения, своих выгод. Мысль о счастье другого, любимого, является обыкновенно здесь второстепенной, лишь как условие собственного счастья, и наличность этого себялюбия в любви ярче всего проявляется здесь в чувстве ревности с ее злобой и мстительностью. Но можно любить, забывая себя, любить для другого, не ожидая для себя ровно ничего и думая лишь о счастье любимого, хотя бы для этого пришлось пожертвовать личным счастьем и осудить себя на безысходное горе и страдание. Эта смиренная любовь, которая не ищет своего (1 Кор. XIII, 5), и есть великая непреодолимая сила служения. У Диккенса в его романе "Давид Копперфилд" есть удивительный образец такой смиренной, истинно христианской любви в лице простого, наружно грубого рыбака мистера Пеготти.

В своем маленьком убогом домике он воспитывает сиротку — племянницу Эмми, к которой привязан всей душой. Но страшное горе постигает его. Эмми увлекается молодым студентом Оксфордского университета Стирфортом, с которым уезжает потихоньку из родного дома за границу, хотя мало надежды, что гордая мать Стирфорта, богатая аристократка, когда-нибудь позволит сыну жениться на бедной рыбачке.

Вот сцена, когда из письма племянницы; мистер Пеготти узнает о ее бегстве:

"Никогда мне не забыть выражения его лица, — рассказывает герой повести, — оно в одну минуту так страшно изменилось. Не знаю, что потом было; помню только, что в комнате заплакали и закричали женщины, окружив мистера Пеготти; я стоял между ними с распечатанным письмом; мистер Пеготти, в расстегнутой куртке, со струей крови — из горла, должно быть, — на рубашке; бледный, с побелевшими губами, глядел на меня, не шевелясь, не говоря ни слова.

— Прочтите, сэр, — выговорил он наконец дрожащим голосом, — потихоньку, пожалуйста... я не знаю, пойму ли сразу...

Я прочел письмо Эмми посреди мертвой тишины в комнате. Мистер Пеготти все сидел неподвижно, но вдруг вскочил, схватил шляпу и стал снимать с гвоздя кафтан. Руки у него тряслись; он никак не мог снять его.

— Да помогите же кто-нибудь! — нетерпеливо крикнул он.

Ему достали кафтан. Он торопливо накинул его и пошел к двери.

Куда ты, дядя Дан? — спросил племянник, загораживая ему дорогу.

Пусти... я иду искать мою племянницу!.. Одно горе, — да, одно горе для нее... Весь свет обойду, найду ее, бедняжечку... Бели в самом деле ее ждет несладкое житье, уговорю ее вернуться домой... 

Да где ты ее будешь искать?

— Везде! — отвечал старик и опять двинулся к двери..."

Он прежде всего направился в замок Стирфортов, чтобы просить мать похитителя благословить сына на брак с Эмми и устроить их счастье. Его допустили в гостиную аристократки.

Сударыня, — сказал мистер Пеготти, — мы люди простые и думаем, что женитьба без благословения родителей не будет счастлива...

Я вам прямо отвечу, — сказала мистрис Стирфорт, — низкое родство девушки делает невозможным брак с ней моего сына.

— Сударыня, — медленным, спокойным тоном сказал рыбак, — вы знаете, что значит любить свое дитя. И я знаю. Родную дочь я не мог бы любить больше моей племянницы. Никакие сокровища не заменят мне ее. Но, сударыня, мы все — ее родные, между которыми она выросла, — даем вам слово, что никогда, никогда во всю жизнь не взглянем больше на ее хорошенькое личико, если вы позволите вашему сыну жениться на ней. Мы будем довольны тем, что она счастлива, раз навсегда решим в своем сердце, что она далеко от нас, на другом краю Божьего света, будем дожидаться дня, когда опять увидим ее там, где все равны — у Господа!

Мистрис Стирфорт, видимо, была тронута безыскусственною речью рыбака.