Беседы на Евангелие от Марка

Но желания, управляемые самомнением и самолюбием, всегда бывают неразумны и часто гибельны.

Когда-то давно, рассказывает христианское предание, в пустынях Востока жил праведный старец подвижник по имени Даниил. Его посещали иногда обитатели ближней деревни, приносившие ему пищу, и из них он особенно любил одного, каменосечца Евлогия. Это был человек очень добрый, необыкновенно трудолюбивый, искренно и глубоко верующий. Целыми днями работал он в поте лица в каменоломнях, откалывая и обделывая громадные камни, и всегда был весел, спокоен и радостно настроен. Никто не слыхал от него ни жалоб, ни упреков. Возвращаясь домой, он непременно приглашал к обеду бедных соседей или встречавшихся нищих, и дом его всегда был полон убогими и калеками. Почти весь свой скудный заработок он делил между нуждающимися, оставляя себе лишь немного на пропитание. Евлогия все знали и все любили.

"Вот человек, - думал иногда старец Даниил, слушая рассказы о нем, — который так много делает добра, несмотря на свои скудные средства! Сколько добра он сделал бы, скольких осчастливил бы, если б был богат!"

И он молился Богу, чтобы Господь послал Евлогию богатство.

Однажды после молитвы в сонном видении явился ему Господь. "Молитва твоя будет исполнена, — сказал Он, — если ты поручишься за душу этого человека, что, сделавшись богатым, он не погибнет, не развратится и не забудет Бога".

Даниил поручился. Ему казалось невозможным, чтобы богатство испортило добродетельную жизнь каменосечца и поколебало христианскую настроенность его души.

Когда на другой день после этого Евлогий отправился на работу, с ним случилось необыкновенное происшествие.

Едва ударил он киркой по скале, намереваясь отколоть большой кусок камня, как почувствовал по звуку удара, что скала внутри пуста. Он ударил другой, третий раз и пробил небольшое отверстие.

Он заглянул в него и остолбенел от удивления.

В скале была большая выбоина, и вся она наполнена была золотом!..

Пробить среди камней широкую дыру и достать золото было делом нескольких минут.

Тяжело нагруженный вернулся Евлогий домой и заперся в своей комнате. Первый раз за много лет он не пригласил никого к обеду. Он не хотел, чтобы разнеслась весть о его драгоценной находке.

Евлогий разбогател. Он перестал ходить на работу: ему не было нужды трудиться более, чтобы зарабатывать скудные гроши на пропитание.

Жизнь в деревне скоро показалась ему скучной и неинтересной. Его богатство было здесь почти бесполезно. Он переехал в Византию, в столицу.

Для испорченного человечества богатство имеет всегда магическую притягательную силу. Кто богат, у того всегда будет много друзей. В блестящей, шумной столице у Евлогия также скоро оказалось много друзей. Они помогли ему купить роскошный дом, ввели в высшее византийское общество, представили к царскому двору, и скоро Евлогий стал видным вельможей, с головой окунувшись в ту пустую, праздную жизнь, которой жила высшая богатая аристократия Византии, жизнь показного блеска и тщеславия.

О благотворительности не было больше и речи. Деньги текли рекой на пустые прихоти, а нищие и нуждающиеся бедняки напрасно старались найти доступ к новому вельможе, чтобы просить о помощи. Многочисленные слуги в нарядных костюмах, расшитых золотом, гнали их палками от ворот пышного мраморного дворца.

С ужасом и грустью узнал старец Даниил о перемене, которая произошла с Евлогием. Слишком поздно понял он, как неразумна была его молитва и насколько лучше и полезнее была для несчастного каменолома та бедная трудовая жизнь, которую предназначил ему Бог в Своей благости и премудрости. Кроме того, он чувствовал со страхом, что великий грех лежит на его совести и тяжелое наказание ему угрожает: ведь он поручился за эту душу и отвечал за нее перед Богом.

Эта ответственность казалась ему теперь ужасной. Он не мог более оставаться спокойным в своей келье. С тяжелым чувством покинул он пустыню и побрел в Византию в смутной надежде, что, может быть, ему еще удастся как-нибудь образумить и спасти Евлогия.

Но говорить с Евлогием ему не удалось. Нарядные, надменные слуги не допустили бедного пустынника даже во двор. Несколько дней продежурил у ворот дома старец, голодный, усталый, снедаемый сердечной тоской, и лишь однажды видел бывшего каменосечца, когда тот, завитой и надушенный, в пышных придворных одеждах, садился в паланкин, который несли на своих плечах восемь сильных негров-рабов. Даниил бросился к нему. Высокий широкоплечий арап грубо оттолкнул его. Пустынник громко назвал вельможу по имени, протягивая к нему дрожащие старческие руки. Евлогий окинул его скучающим, равнодушным взором и, не останавливаясь, проследовал мимо. Не узнал он старца, или не хотел узнать, или, быть может, не слыхал его умоляющих воплей — трудно было решить, но Даниил чувствовал, что из этой развращающей и увлекающей жизни вырвать Евлогия ему не удастся и что гибель его неизбежна.