Беседы на Евангелие от Марка

Если в прежнее время эту неудовлетворенность жизнью наши писатели с легкой руки Байрона пытались задрапировать в романтическую тогу Чайльд Гарольда, заставляя предполагать в своих героях избранную породу людей, стоящих выше всех остальных и потому непонятых и тоскующих, то сейчас ни для кого из нас нет ни малейшего сомнения в том, что сущность этих русских чайльд гарольдов — просто кислятина. Это — не герои, это — нытики.

Недовольство — наша общая болезнь. Вряд ли можно было найти в России за последние двадцать лет много людей вполне довольных жизнью, и причина этого заключается в материалистическом понимании жизни, з желании найти свою долю счастья исключительно в области земных благ Это стремление развивало алчность, желание как можно больше захватить в свое личное обладание, и в то же время требовало готового, дарового счастья без необходимых для этого усилий и труда. Не получая желанного счастья, ибо на этом пути его не могло и быть, люди ворчали, жаловались, злобились, винили друг друга и, создавая общую атмосферу недовольства, отравляли свою и чужую жизнь.

Это недовольство, доходящее порой до отчаяния, до самоубийства — неизбежный результат материалистического понимания жизни. Та азартная борьба за счастье, или, говоря точнее, за материальное благополучие, которая особенно обострилась за последнее время, неизбежно разделяет людей на два класса — победителей и побежденных; победителей, достигших своей цели, оказавшихся на верхних ступенях жизни и упрочивших свое благополучие (богатство, в первую очередь), и побежденных, смятых в этой отчаянной беспощадной борьбе, оказавшихся слабее своих противников и не сумевших обеспечить для себя сытного места под солнцем. И те и другие несчастны и неудовлетворены. Побежденные проникнуты завистью к своим счастливым соперникам и злобой на свою судьбу. Победители, добравшись до верху, с досадным разочарованием убеждаются, что достигнутое ими положение вовсе не так заманчиво и блестяще, как оно казалось снизу, в мечтах, когда представляло лишь отдаленную цель, и что не стоило оно тех трудов и лишений, которые пришлись перенести, чтобы до него добраться. К этому надо присоединить еще постоянное беспокойство за прочность достигнутых успехов и тяжелое сознание направленных против них злобы и зависти, возбужденных этими успехами в душе побежденных.

Создается общая атмосфера вражды, злобы, недоверия, подозрительности, и все это отравляет жизнь. В материалистическом понимании жизни лежат корни всех социальных катастроф и брожений.

Так забытый дух мстит человеку за свои поруганные праве-. Как ярко и наглядно банкротство современного материалистического миропонимания свидетельствуется многочисленными самоубийствами, участившимися за последнее время! Молодые девушки, цветущие юноши лишают себя жизни, оставляя после себя маленькую записку, в которой один и тот же стереотипный мотив: не нахожу цели в жизни.

Конечно, если представлять жизнь как борьбу за материальные удобства, за комфорт, за богатство, за сытный кусок пирога на жизненном пиру, за туго набитое брюхо, за мишуру внешнего блеска, то такая жизнь не имеет в себе благородной цели, достойной человека. Жить тогда,действительно, не стоит. Но вера, религия, Евангелие указывают нам другие цели — служение Богу, служение людям, духовное самоусовершенствование — и только на этом пути возможно счастье и примиренность с жизнью.

Хорошо рисует контраст богатства и бедности и в то же время тщету богатства святитель Василий Великий в своих творениях.

«Как представлю взорам твоим страдания бедного? — говорит он, обращаясь к богатым. — Осмотрев внутренность дома, видит он, что золота у него нет и никогда не будет; домашние приборы и одежда точно таковы, как и у всякого нищего; все они стоят не многих оболов. Что ж еще? Обращает, наконец, взор на детей, чтоб, отведя их на торг, в этом найти пособие против голодной смерти. Представь при этом борьбу неминуемого голода и отеческой любви. Голод угрожает самою бедственною смертью, а природа влечет к противному, убеждая умереть вместе с детьми. Много раз собирается он идти, много раз останавливается; наконец препобежден, вынужденный необходимостью и неумолимою нуждою. И над чем еще задумывается этот отец? «Которого прежде продать мне? На которого приятнее взглянет хлебопродавец? Пойти ли к самому старшему? Но уважаю его старшинство. Или к младшему? Но жаль его возраста, который не чувствует еще несчастий. Этот сохраняет в себе ясные черты родителей; а этот способен к учению. Увы, какое затруднение! Что со мною будет? На которого из них напасть мне? У какого зверя занять мне душу? Как забыть природу? Если всех удержу при себе, то увижу, как все будут истаевать от голода, если продам одного, то какими; глазами буду смотреть на остальных, сделавшись уже для них подозрительным, так что перестанут мне верить? Как буду жить в доме, сам доведя себя до бесчадия? Как пойду за стол, на котором обилие произведено такими средствами?»

И он после слез идет продавать любезнейшего сына!»