Беседы на Евангелие от Марка

И это почему? Потому что воля твоя всегда срастворена с самолюбием, очень часто погрешает и не знает того, чего следует желать. Воля же Господня всегда блага, премудра, всеправедна, благотворна, и никогда погрешить не может. Почему как она есть неотложный закон для всего сущего и бывающего, так должна быть правилом для воли всех разумных тварей и царицею желаний их, которой они должны покорно во всем последовать.

Таким образом, тебе надлежит всегда желать, просить и искать того одного, что благоугодно Богу. И если когда усомнишься, благоугодно ли Богу то или другое, ищи того и проси в той мысли, что ты желаешь то сделать или иметь, если того желает и Бог" (Невидимая брань. Перевод с греческого епископа Феофана. 1912, стр. 189).

Так молился и Спаситель, подавая нам пример:

Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты. Да будет воля Твоя (Мф. XXVI, 39, 42).

Глава XIV, ст. 43-52

На старинных церковных изображениях Страшного Суда в аду на самом почетном месте художники пишут обыкновенно Иуду. Он сидит на коленях у сатаны, держа в руках свой злосчастный кошелек с тридцатью сребрениками, а владыка преисподней нежно его обнимает, прижимая к персям. Это — любимейшее его чадо, его избранник; и уже на втором плане рисуются все остальные грешники, влекомые роковою цепью греха. Смысл картины ясен: Иуда — это самое отвратительное исчадие ада, и его грех есть худшее из всего, что мы находим в истории человеческих преступлений, перед чем блекнут все пороки и грехопадения, все зло, совершенное другими людьми.

Почему так строго православная совесть осуждает предательство Иуды?

Конечно, прежде всего потому, что от его предательства пострадал наш Господь, наш Спаситель, наш Искупитель.

Иуда поднял пяту свою (Ин. XIII, 18) на Того, Кому мы обязаны безграничной любовью за Его великий крестный подвиг нашего спасения.

Но помимо этого, в самой психологии и в способе совершения греха Иуды есть нечто такое, что придает ему невыразимо отталкивающий характер.

Неумение усвоить и оценить возвышенное учение Иисуса Христа, неспособность подняться на высоту новых понятий и отрешиться от грубо-своекорыстного взгляда на религию составляют, несомненно, дурную, но, быть может, наиболее извинительную черту характера Иуды, обнаруженную в его преступлении. Конечно, Иуда примкнул к числу учеников Спасителя, увлеченный таинственной силой Его чудес и той славой, которой окружила Его толпа на первых порах. Несомненно, он ожидал, что эта слава будет расти, власть над людьми увеличиваться и достигнет высшей степени, когда Равви сделается могущественным царем Иудейским и, быть может, покорит Себе все народы. О, тогда в этом царстве и Иуда рассчитывал занять не последнее место вместе с другими учениками, быть может, сделаться чем-нибудь вроде министра финансов; что особенно должно было дразнить его воображение, так как он был вор. И вместо этого он слышит непонятную проповедь о "царстве не от мира сего", слышит призыв взять крест добровольной нищеты и страданий и идти тесным и скорбным путем. Иуда был удивлен и разочарован. Но грубостью и низменностью своих религиозных понятий он вряд ли слишком выделялся из среды своих соотечественников. Еврейская масса еще мало была развита духовно, проникнута материалистическими стремлениями, и религия часто расценивалась, как дело выгоды и земного расчета. Любить Бога только как Бога, только потому, что Он есть Высшее Добро, Высшая Правда и Высшая Красота, — на это способны были лишь немногие. Вспомните историю сорокалетнего странствования Еврейского народа по пустыне, его постоянный ропот на Бога за трудности и лишения пути, его капризные требования то хлеба, то воды, то мяса и станет ясным, что в Боге они видели прежде всего силу, которая может устроить их земное благополучие, ввести в обетованную землю и обеспечить всем необходимым. Как только эта надежда начинала колебаться, они готовы были отказаться от Бога отцов своих и вернуться к египетским котлам с мясом и к египетским богам. Иуда в данном случае был только не лучше, не выше уровня среднего еврея своего времени, и это не слишком возмущает нас тем более, что и другие ученики не все и не всегда были чужды этого земного своекорыстия.

Более возмутительна неблагодарность неверного ученика. Но опять-таки, с точки зрения Иуды, он совершенно не был обязан благодарностью своему Учителю. За что он должен был быть благодарным? Он не получил того, чего хотел, о чем мечтал, к чему стремился. Он считал себя обманутым, и та ничтожная сумма, за которую он согласился предать Спасителя, не говорит ли о том, что им руководило не столько корыстолюбие, сколько досада за обманутые надежды?