Беседы о Книге Иова. Почему страдает праведник?

Видишь, имя мое ненавистно И зловонно, как птичий помет В летний полдень, когда пылает небо.

Видишь, имя мое ненавистно И зловонно, как рыбьи отбросы После ловли, под небом раскаленным.

Здесь мы переносимся в Египет и видим жаркую долину Нила и отбросы — рыбьи кости и чешую, которые гниют под солнцем и издают зловоние. Такое же отвращение вызывает у окружающих имя «разочарованного».

Видишь, имя мое ненавистно И зловонно, как навет непристойный На отрока, чистого сердцем.

Видишь, имя мое ненавистно И зловонно, словно город-изменник,

Что задумал от царства отложиться.

Несомненно, в жалобе отразился жизненный опыт ее автора. Вероятно, он был гоним, преследуем и лишился всего. Сквозь призму собственной судьбы автор рассматривает общественные отношения, выразительные приметы своего времени. Лик эпохи проступает сквозь обстоятельства его жизни.

Подобное мы находим и у Иова. Очень часто он утверждает, что нельзя доверяться друзьям, ближним, все предали его, все отступили, все его возненавидели (Иов. 6, 15–27; 19, 13–19; 30, 1-12). То же говорит и египтянин:

Кому мне открыться сегодня?

Братья бесчестны,

Друзья охладели.

Кому мне открыться сегодня?

Алчны сердца,

На чужое зарится каждый.

Кому мне открыться сегодня?

Раздолье насильнику,

Вывелись добрые люди.

Последние строки этой жалобы как бы ставят точки над «i», изображая уже не отдельную судьбу, но черты целой эпохи:

Кому мне открыться сегодня?

Бремя беды на плечах,

И нет задушевного друга.

Кому мне открыться сегодня?

Зло наводнило землю,

Нет ему ни конца, ни края.

Так от частных обвинений и жалоб, связанных с его собственной участью, автор переходит к панораме всеобщего бедствия, охватившего в ту пору Египет.

Жалобы египтянина связаны с мыслью о смерти. В Книге Иова мы находим слова о том, что смерть желанна всем, кто тяжко страдает; там даже говорится, что есть люди, которые

…Вырыли бы ее охотнее, нежели клад.

Обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб… (Иов. 3, 21–22)

Смерть, которой большинство людей страшится, для мучительно бедствующих является настоящим сокровищем. И примерно в таком же духе, даже в похожих выражениях, рассуждает о смерти египтянин:

Мне смерть представляется ныне Исцеленьем больного,

Исходом из плена страданья.

Мне смерть представляется ныне Благовонною миррой,

Сиденьем в тени паруса, полного ветром.

Действительно, в жаркой Нильской долине, особенно летом, нет большего блаженства, чем плыть под парусом на весельном корабле и наслаждаться освежающим ветром.

Мне смерть представляется ныне Лотоса благоуханьем,

Безмятежностью на берегу опьяненья.

<…>

Мне смерть представляется ныне

Домом родным

После долгих лет заточенья.

Приведенные слова являются, может быть, первой записью тех гностических воззрений, которые получили развитие именно на земле Египта еще в дохристианскую эпоху и содержат ту мысль, что жизнь земная на самом деле есть смерть, а смерть есть жизнь. В позднейшей греческой передаче этой мысли имеет место игра слов: «сома» («тело») есть «сэма» («могила»). Бессмертная душа, будучи уловлена в земные сети, находится как бы в могиле: она заключена в тело, как в гроб или темницу. А потому исход души из тела есть возвращение в высший мир, полное радости и счастья.

Последнее, о чем «разочарованный» сообщает своей душе, — это обетование загробного блаженства; подобного нет в Книге Иова. Египетский страдалец, испивший полную чашу бед и мучений, вдруг духовно прозревает, начинает «воспринимать сигналы» из иного мира и утверждать, что смерть не только представляется ему чем-то блаженным, но таковой и является.