Беседы о режиссуре

Насколько мне известно, у нас не проводятся вечера, специально посвященные музыке, написанной к спектаклям. А жаль, слушатели многое бы открыли для себя заново. Ведь в спектакле на первое место выходит слово, действие персонажей, музыка отступает и порой ускользает от внимания зрителей.

ТЕВЬЕ-МОЛОЧНИК

Разваливался Бургундский отель, исчезала кондитерская Рогио... Под мерный стук необходимых инструментов рабочие привычно и аккуратно производили демонтаж декораций.

Еще совсем недавно мы репетировали, снимали, была премьера, отзывы прессы, зрителей... Как же трудно режиссеру, который все еще живет постановкой, осознавать работу над ней исключительно в прошедшем времени. Испытывает ли он освобождение от бремени трудов и забот? Нет, скорее им овладевает усталость или, вернее, опустошение, апатия, которую порой нарушают всплески неверия в то, что все кончено. И только эта послефинальная сцена, когда на глазах режиссера рушатся декорации к его спектаклю, ставит в сознании окончательную точку над «и».

В такие минуты начинаешь остро понимать, как драматично движение времени, как меняется под его влиянием человек. Вдруг в подробностях припоминаешь все свои обиды, компромиссы, на которые тебя вынудили пойти, недоумеваешь и негодуешь на тех, по чьей вине без причин откладываются твои заявки и, следовательно, крадутся годы твоей жизни. А потом ты задаешься вопросом, совершенно ли украденные эти годы? И понимаешь, что нет. Что тебе удалось сделать то-то и то-то. И были успехи, радости. Когда же ты приходишь к мысли, что жизнь прекрасна и удивительна, значит ты выздоравливаешь, полон новых сил и желания работать. Значит пора приниматься за очередную постановку и посвятить себя чему-то значительному. А посему попробую сосредоточиться именно на очередном и, как показалось, значительном.

Не помню, упоминал я об этом или нет, но в голове у меня сложился план спектаклей, которые я хотел успеть поставить за свою жизнь. Исходя именно из этого плана, ежегодно я вносил в свою очередную заявку десять — двенадцать названий. Среди них восемь лет подряд был «Тевье-молочник» Шолом-Алейхема. И все эти восемь лет я знал, что моего Тевье должен сыграть Михаил Ульянов.

Всегда находятся особо «проницательные» люди, которые в случае успеха мгновенно берутся объяснить его причину, исходя из собственного взгляда на жизнь и ее понимания. «Ты выбрал Ульянова, – говорили они мне, – потому что только такой авторитетный актер, сыгравший самого маршала Жукова, мог пробить твою постановку».

Справедливости ради надо сказать, что «проницательные» люди, а они находились даже среди вахтанговцев, высказывали Михаилу Александровичу, узнав о его согласии на роль Тевье, свое недоумение: «Зачем тебе, создавшему образ самого маршала Жукова, ввязываться в эту историю?»

Вероятно пора дать объяснение, почему из всех авторитетных и неавторитетных актеров я выбрал именно Ульянова, почему он согласился, и на какую такую «историю» намекали особо «проницательные» люди.