Правда, сторонники фрез указывают, что один из основных недостатков плуга — слишком большой «шлейф» вспомогательных орудий: различных борон, культиваторов, рыхлителей, катков и т. п. Ротационный плуг — орудие в этом отношении более универсальное, способное подготовить почву за один проход. А раз так, то воздействие его на почву по сравнению с плугом и его шлейфом вполне можно считать минимальным.
В одном фреза пока не может конкурировать с плугом — в скорости. Но если учесть время, затрачиваемое на работу «шлейфа», то энергетический баланс может быть совсем не в пользу старого традиционного устройства, не столь уж далеко ушедшего от сохи. Может оказаться, что фреза — «сручнее», а ведь еще первый русский профессор земледелия И. Комов говорил: «В военном деле оружие, а в земледелии орудие столь же, как рука, которая им действует, нужно. И чем орудие сручнее, тем дело пойдет спешнее, что в сельском житье всего нужнее».
•
В сказаниях всех земледельческих народов мира земля — вечно живое божество. Причем, заметьте, неизменно женского рода. Люди до сих пор говорят: «земля уродила», «урожай»… Что касается наших далеких предков, то для них эти слова вовсе не были одним лишь образом, иносказанием. Они нередко собирались на целые мистерии, посвящаемые ритуалам «оплодотворения земли».
У жителей Древнего Вавилона в них участвовал специальный золотой плуг-сеялка, почитаемый священным. Каждую весну царь выходил с ним в поле, проводил борозду и через полый сошник высыпал в нее семена. Существует даже теория, утверждающая, что плуг произошел как раз от этого, вначале чисто символического, ритуального инструмента «для оплодотворения»…
А в совсем еще недалеком прошлом жители Поволжья, закончив сев, старались меньше топтаться по полю. Ходили по земле чуть ли не на цыпочках и старательно избегали бросать на нее тяжелые предметы: для них она была «беременной», «тяжелой», и с нею следовало обращаться осторожно.
Что же, в обычаях этих не все так смешно и странно, как кажется порой нашему современнику, вооруженному техникой до зубов, до такой степени, что он зачастую считает себя вправе обращаться с окружающим миром совсем небрежно.
…Никто и не думал рыхлить землю русской степи и американских прерий с тем, чтобы они вновь и вновь каждую весну покрывались ковром душистых трав.
Травы сами растут в степи. Деревья сами вырастают на болоте, карабкаясь по каменистым уступам, они взбираются до перевалов, покрытых снегами. Снегами, под которыми, лишь только они подтают, вновь пробуждается земная жизнь…
Зачем же тогда понадобился плуг, зачем каждый год мы вновь возделываем землю, если дикие растения в естественных условиях без каких бы то ни было хлопот приносят почти столь же большой урожай, как и культурные в условиях искусственных, созданных для них с помощью плуга и полчищ других машин, требующих огромного количества горючего и затрат человеческого труда?
В текущем столетии человек мог уже неоднократно убедиться: его техника воздействия на землю такова, что в состоянии «пустить его по миру» в самые кратчайшие сроки. Сто пятьдесят — двести и более лет тому назад тот же эффект был куда менее заметен. Ведь хотя в принципе эта техника была той же самой, что и сейчас, количество, тяжесть, скорость, разнообразие и интенсивность ее использования были совсем иными.
Свежеиспеченный высокий каравай отождествляется прежде всего с хорошо подготовленной пашней. Для нескольких одновременно живущих поколений хлеборобов, слабо знакомых с историей земледелия и основами агрономической науки (которая, в свою очередь, выросла главным образом из опыта этих поколений), негативные стороны частой и тщательной пахоты были незаметны. Поэтому-то немцы говорят: «У кого пашня хороша, у того с маслом каша». Урожай — в народе — не только «от бога», но и «от сохи». А вот неурожай уже исключительно «от бога», то есть засухи, мороза да града. Разглядеть среди этих стихийных причин роль сохи было трудно.