Беседы о важном

«Это так. Все нормальные борются. Я думаю, что он сделал себе тот последний укол просто, чтобы уже никто не мучался. Когда у него случались просветы и он был трезв как-то целых три месяца… он мне говорил, что если снова начнет употреблять, то убьет себя, потому что если начнет опять, то уже не остановится. Тюрьма, смерть или больница – у наркомана всего три пути. Видите, здесь нет жизни в этих словах. Употребляя наркотики, тем более, тот наркотик, который употреблял мой сын – он разрушает мозг… убивает нервные клетки… невозможно остаться тем, кто ты есть. Все равно это след, это дыра, это пропасть между нами и ним. Между его миром и нашим пониманием… мы его видим, но он принимая, как бы каждый раз говорит нам: «Посмотрите на меня, я здесь!». Были дни, когда он пропадал совсем. Когда находился, я просто его наручниками приковывал к батарее и оставлял так на день… не знаю зачем я так делал. Я просто злился на него. Потом у него были отходняки. Это зрелище не из приятных. Его выворачивало, он весь белел, дрожал, его рвало, температура подскакивала до 39 и не спадала. Он не ел, не спал вообще сутками. Я не знаю что я еще мог сделать? Я обычный человек? Поймать всех барыг и насадить их на кол? Расстрелять? Наркоманы очень изворотливы, изобретательны. Он бы нашел вариант как «ширнуться» без поставщика – что-то бы с чем-то смешал. Может быть это не так бы вредило. Не знаю. Но, если бы меня спросили, хочу ли я его вернуть, я …я… того не хочу. Он был не мой сын уже. Он ничего не понимал, он ничего не воспринимал. Я его понимаете оплакивал еще живым. Я понял, что все бесполезно после второго, наверно, нашего лечения. Он сбежал через неделю и пропал. Потом позвонил, сказал, что сожалеет. Приходил домой, когда нас не было с женой, брал наши вещи – продавал их. Нам пришлось хранить все ценное на работе, все карты и документы с собой таскать. Мы даже думали, что он может квартиру продать… Да… я совершенно уверен, что мой сын мог такое сделать, несмотря на свой юный возраст и неопытность – он бы нашел путь и возможность. Он кричал, что ненавидит нас и что мы не даем ему быть тем, кто он есть…. Но, когда я спрашивал его кто же он… он не мог сформулировать ни одной мысли… только злился или плакал. Это были два его состояния. На его похороны никто не пришел из его дружков с того мира. Они, знаете, принимают вместе, а умирают все по одному… потому что там ничего нет. Они меняют реальность на пустоту, понимаете…»

Потом мой герой опустил глаза, поелозил по осеннему асфальту носком ботинка, пытаясь разорвать упавший лист, втянул в ноздри воздух и сказал:

«Я ведь хотел другое про сына рассказать. Он был способный мальчик, он замечательно играл в футбол. Он ездил на краевые соревнования. Возможно, он бы стал известным футболистом. Он в шахматы играл отлично, вел блог обучающий. И добрый он был мальчик. Помню однажды, лет пять ему было, принес домой щенка с помойки. Попросил дома оставить его, у пса была лапа побита. Он его выходил, кормил, гулял с ним. Потом мама сказала, что мы его оставить не можем – так он меня уговорил пса отвезти в приют. Витя был философом, все детство рассуждал о смысле жизни, о своем предназначении. Виктором я его в честь своего отца назвал – десантника. Возможно он бы стал хорошим мужем, хорошим отцом. Но он стал тем, кем стал – что уж тут… Это был его выбор».

О кладах и копателях.

Человек человеку – все что угодно… В зависимости от стечения обстоятельств. Сергей Довлатов

У нас в стране люди не перестают надеяться на чудо. А найти клад – вот это настоящее волшебство. А как манит русских сам процесс… А если еще на все это наложен запрет, то раскапывать хочется еще сильнее. В нашей стране «черным» археологам за тайные раскопки в поисках древностей уже более пяти лет таким грозит до 6 лет лишения свободы. Разговоры об ужесточении закона перед тем, как их приняла Госдума, велись уже много лет… Историки и археологи обвиняют «черных» копателей в расхищении культурного наследия человечества, ведь нелегальные раскопщики продают вещи, имеющие ценность для науки, частным коллекционерам или в иностранные музеи… «Черные» археологи же считают, что в криминализации их профессии виновата система.

Я-таки решилась и встретилась с таким «черным» копателем. Назовем его Андрей Петров. Он занимается археологией уже 10 лет. Последние 6 лет мужчина работает в «черной» археологии. На раскопки выезжает в составе целой команды – в этой сфере в одиночку работать не принято. Единомышленников здесь ищут и через интернет, и с помощью личных знакомств – зачастую помогают связи среди «белых археологов». У Андрея модная борода, видимо, сделанная в барбе-шопе, аккуратные чистые ногти, мягкий шлейф одеколона, выглаженная футболка.