Идея преемственности, сохранения единства личности на всех этапах ее развития, тождества ее самой себе не только знакома каждому, но укоренена в нас (но не всеми осознана!). Мы ежедневно сталкиваемся с ее проявлениями. Не только смерть - необратимая утрата; разве не утрачиваем мы нечто ежедневно, ежечасно, ежегодно? Где та толстенькая с заплывшими глазами и крохотным носиком годовалая девочка, чье тельце еще, кажется, чувствуют ваши руки? Ведь ее, можно сказать, безжалостно вырвали из ваших рук, "подменив" с течением лет этой вот длинноногой девицей, которая, потряхивая кудрями, бегает по вашей квартире. Но что же заставляет вас мириться с потерей? Почему вы не рыдаете, не заламываете рук, а смотрите на эту другую с той же нежностью? Потому что даже родительское чувство питается не только врожденным инстинктом, но идеей преемственности. Вы знаете - а вернее, верите, - что есть преемственная связь между этой долгоногой и той - крохотной, пухленькой, и "утешаетесь" этим.
Но родительское чувство не нуждается в подкреплении его фотографиями. Фотографируют родители вроде бы для собственного удовольствия. Нуждаются же в этих фотографиях - дети.
Чем раньше человек может вспомнить себя, чем живей в его памяти детство и последующие годы, тем больше у него возможностей для осознания самотождественности, а значит, для более полной реализации своей личности (недаром многие великие люди помнили себя с очень раннего возраста).
Поэтому люди, которые не забывают год за годом фотографировать своего ребенка, а потом берегут эти фотографии, которые сохраняют первые его собственноручные письма, первые школьные работы и т. п., не просто находятся во власти слепого родительского чувства. Чаще всего сами того не подозревая, а иногда отдавая себе ясный отчет, они делают важную и невосполнимую впоследствии работу, - облегчают сыну своему или дочери путь к самим себе и помогают формированию их исторического сознания.
Но фотографии эти важны и ценны не только для тех, кто на них изображен. Любительские снимки с самым заурядным сюжетом имеют смысл и назначение более общее, чем это принято считать.
В этом смысле точка зрения архивиста и историка может оказаться - в практическом отношении - ближе к самому обыденному сознанию, чем к возвышенному миропониманию поэта.
У Д. Самойлова есть стихотворение о фотографе-любителе, озабоченном запечатлением самого себя - во всех видах, в разных случаях жизни. Оценка поэта сурова, хотя и не лишена сострадательности:
Он пишет, бедный человек,
Свою историю простую,
Без замысла, почти впустую
Он запечатлевает век.
Если воспользоваться - не совсем законно - отдельными строчками стихотворения как некими "прозаическими" утверждениями, то неминуем спор архивиста с поэтом. Архивист и историк не посетуют, что век запечатлевался любителем "без замысла". Таких фотографий "без замысла" непременно должно быть очень много - для того, чтобы стало вероятным, что хотя бы самая малая их часть попадет когда-нибудь из семейных альбомов в архивохранилища и сможет послужить восстановлению самых разных черт прошедшей эпохи, в том числе мелких подробностей зрительного ее облика.
. Никакие словесные описания не заменят нашему потомку того, что увидит он на любительской фотографии.
Ему то именно бросится в глаза, что сегодня нашему глазу - совсем незаметно, что кажется заурядным, "без замысла" выбранным фоном - тот обиход современной жизни, по которому взгляд современника скользит не задерживаясь.
Вернемся к началу стихотворения - к незамысловатым сюжетам фотографий любителя:
Фотографирует себя
С девицей, с другом и соседом,
С гармоникой, с велосипедом,
За ужином и за обедом,
Себя - за праздничным столом,
Себя - по окончаньи школы...
Гармоника, велосипед... Ведь это как раз те самые предметы, которые уже сейчас на наших глазах становятся вполне явственной приметой совершенно определенного "места, времени и действия", они с несомненностью запечатлевают век и потому уже не впустую присутствуют на фотографиях.
И даже традиция фотографирования "за праздничным столом" - черта сугубо мещанского, казалось бы, обихода - не безразлична для историка. Вот перед нами любительский снимок 1913 года - частная семья за праздничным столом. Среди гостей совсем молодой человек, ставший впоследствии одним из известнейших наших филологов - Б. Томашевский. Да, историко-литературная ценность снимка от этого обстоятельства увеличилась, он приобрел особую важность для биографов выдающегося ученого. Но и кроме этого специального аспекта, снимок имеет более общий исторический интерес. Он внятно и выразительно рассказывает о своем времени: не только одежда - сами жесты, позы сидящих за праздничным столом, само, так сказать, их "построение" перед объективом - все связано с этим именно временем, с этим десятилетием, все отлично от десятилетий предыдущих и последующих.