Беседы. Очерки

А вот другие варианты, более сложные, той же болезни. Зазвучали выступления некоторых критиков и литераторов. Обличают, разоблачают, уличают. Но кого же? А не много не мало Михаила Зощенко, Михаила Булгакова, Анну Ахматову, Марину Цветаеву, Бориса Пастернака. Да в чем же? В угодничестве перед властями. Вытаскивают то их рассказ о Ленине, то пьесу о Сталине, стихи, где поэт славил советскую власть, или что-то подобное: «Вот я какой принципиальный, ничего не боюсь, ради правды-матки отца родного не пожалею».

Отчаянные эти новоявленные Павлики Морозовы в прежние опасные годы жили бесшумно. Литератор Н. был кроток, ласков и послушен. Поскольку ни Аполлон, ни райком не требовали от него «священной жертвы», он тихонько зарабатывал себе на жизнь благополучными очерками. В добровольных подлостях замечен не был. Ныне его невостребованное прошлое превратилось его же стараниями в доблесть и геройство. Но ведь хочется свежей славы, и он добивается ее, потрясая обывателя храбрыми наскоками на великих и любимых, утверждая, что он стоит рядом с ними, не Моська, а судья.

Адвокат, который помогал в трудные годы диссидентам своими советами и сделал немало доброго, сейчас пошел служить, как сам признается, мафиозной организации. Платят хорошо, почему бы нет, однова живем. Мне кажется, что бывший интеллигент — вещь нестественная, не бывает бывшего слона или бывшей овчарки. Недавно у интеллигенции была идея противостояния режиму, чудовищной советской идеологии. Идеологии не стало — и противостоять некому. Это, между прочим, проблема не только нашей интеллигенции, это проблема западного общества, ибо его сплачивала идея антикоммунизма.

Мой адвокат противостоял государству, а противостоять рынку не смог. И поэт, и демократ тоже не смогли. Новые искусы, выходит, посильнее прежних. Государство, партком — те подступали с угрозами, настаивали, требовали. С ними можно было бороться, существовали определенные приемы борьбы. Рынок предъявляет иные, незнакомые требования. Интеллигенция не может еще найти на рынке своего места, во всяком случае, достойного места. Да и неизвестно, есть ли оно. Рыночные отношения требуют специалистов-профессионалов. Писатели? Нужны, но кого будут покупать? Художники? То же самое. Диктуют потребитель, мода, спрос, прибыль — называйте, как хотите. Идти жаловаться, но кому? Хлопотать, но перед кем? Вдруг стало невозможным критиковать издательскую политику, как делалось на собраниях Союза писателей. Собрания интеллигенции творческой и «нетворческой» потеряли смысл. Союзы художников, кинематографистов, писателей занялись главным образом дележом имущества, судебными тяжбами.

Собираться как бы уже и не тянет. И на кухнях не засиживаются, где, пусть уродливое, придушенное, но все же изготовлялось общественное мнение. Некогда оно поддержало Твардовского, редактора «Нового мира», и неприязненно отнеслось к Кочетову, редактору журнала «Октябрь». В последние годы общественное сочувствие привлекает новый редактор «Октября» А. Ананьев и, наоборот, осуждение вызвала мракобесная злоба «Нашего современника».

Теперь-то мы видим, что общественное мнение годами противостояло партийной пропаганде. Оно расставляло свои оценки, создавало свои репутации. Одних определяло как порядочных людей, других считало подхалимами, черносотенцами. Такое впечатление, что сейчас составлять это мнение как бы некому. Люди реже собираются, часто жизнь замыкается в семейной раковине, разобщенность снимает часть ответственности. Интеллигентность нуждается в среде, среда же интеллигентная тает, рынок вымывает ее, разносит по ларькам, лавкам, биржам, банкам, набирая себе людей с безжалостной хваткой. Духовность и прочие качества как бы отодвинуты (могу оговориться — пока что отодвинуты). Превращение идет быстро. Посмотришь, и там, где были благородные, светлые, а может, исполненные печалью и раздумьями лица, торчат свиные рыла.

Утечка мозгов на Запад не так тревожна, как утечка душ и духовности на нынешний дикий рынок. Цивилизованный бизнес, конечно, нуждается и в морали, и в интеллектуальных профессиях, и эта потребность назревает. Возьмем то же издательское дело. На прилавках впервые появились такие замечательные книги, как «Улисс» Джойса, «Закат Европы» Шпенглера, работы Лосева, Ильина — серьезные, хорошо изданные вещи, прежде недоступные широкому читателю. Казалось бы, здоровый процесс должен возобладать, но коммерческая жизнь все жестче предъявляет свои права, и сопротивление ей многим не под силу.

Ни статистика, ни социология не могут, наверное, ответить, редеют ли у нас ряды интеллигенции и как редеют. Оставаться порядочным в советской жизни всегда было трудно, но с годами интеллигенция как-то приноровилась к советскому строю. Оставаться порядочным сейчас стало еще труднее. Так что некоторые интеллигенты с облегчением сбрасывают с себя свою интеллигентность и старую шкуру. Те же, кто не может сбросить, у кого это — органическое качество, те мучаются.